— Да? А что так? — спросил Слоун.
— Даже не знаю, — проговорил Макинтайр, вытирая ручку бумажным платком. — Не знаю. Наверное, потому, что возвращаться тошно.
Но это была только часть правды. Другая же часть — как и письмо, над которым он мучился уже неделю, — касалась только его одного.
За последний год или два жена Макинтайра стала толстой и рассеянной. Навещая его раз в две недели по воскресеньям, она только и могла говорить, что о фильмах или телепередачах, которые она посмотрела, и почти ничего не рассказывала о детях, а они в больницу не приходили.
— Ты же все равно их на Рождество увидишь, — говорила она. — Будем веселиться. Только ты уверен, отец, что поездка на автобусе тебя не переутомит?
— Нет, конечно, — отвечал он каждый раз. — Я же и в прошлом году приезжал.
Тем не менее он с трудом дышал, вылезая из автобуса со свертками подарков, купленных в больничном буфете. Потом он медленно поднимался к своему дому по заснеженным бруклинским улицам.
Его дочери, восемнадцатилетней Джин, не было дома, когда он пришел.
— Ну да, — объяснила жена, — мне казалось, я тебе говорила, что ее сегодня не будет.
— Не говорила. И куда она ушла?
— В кино со своей подружкой Брендой. Ничего особенного. Я думала, ты не будешь против, отец. Я сама ей предложила. Ее надо отпускать время от времени, а то она какая-то замученная. Нервничает и все такое.
— Из-за чего нервничает?
— Ну как. Во-первых, работа утомительная. То есть ей нравится, но она не привыкла по восемь часов, понимаешь? Со временем все наладится. Давай я тебе кофе сварю, а потом поставим елку. Будет весело.
Поднимаясь на второй этаж, он прошел мимо комнаты дочери — запах косметики, затасканный плюшевый мишка, фотографии музыкантов в рамочках.
— Да, дома весело, — сказал он.
В прошлое Рождество его сын Джозеф был совсем мальчишкой, играл в самолетики, а теперь отрастил волосы дюйма на четыре длиннее, чем нужно, и подолгу зачесывал кверху напомаженные боковые пряди. Еще он много курил, держа сигарету между желтоватыми большим и указательным пальцем и прикрывая тлеющий кончик ладонью. Он говорил, почти не двигая губами, и не смеялся, а только шмыгал носом. Один такой смешок он изобразил, когда они украшали елку и Макинтайр сказал, что, по слухам, ветеранскую пенсию по инвалидности скоро повысят. Может, это ничего и не значило, но Макинтайр воспринял это так, будто он сказал: «Кого ты хочешь обмануть, папа? Мы же знаем, откуда берутся деньги», довольно бесцеремонно намекая на то, что большую часть семейного бюджета составляла не пенсия Макинтайра, а деньги, который давал его шурин. Макинтайр решил обсудить это с женой перед сном, но когда пришло время, ограничился вопросом: