— Какие хлопья взять, рисовые или кукурузные? — спросила она.
— Рисовые.
— Но мы питались рисовыми всю прошлую неделю. Тебе они еще не приелись?
— О’кей, тогда бери другие.
— Что ты там бормочешь? Я не слышу.
— Бери кукурузные, я говорю!
По пути домой с покупками в обеих руках он сопел и кряхтел больше обычного.
— Да что с тобой такое? — спросил жена, когда он в очередной раз остановился, чтобы поудобнее перехватить ручки сумок.
— Что-то я совсем расклеился. Надо будет сходить на спортплощадку, поразмяться с мячом.
— Ну да, конечно, — сказала она. — Ты в который раз уже собираешься, но вместо этого только лежишь на диване с газетой.
Сразу по прибытии домой Роуз приняла ванну и, как обычно после купания, села ужинать в самом затрапезном виде: мешковатый халат на тощем теле, влажные волосы слиплись прядями, кожа сухая и пористая, фальшивая «молочная улыбка» застыла в уголках не подкрашенного и неулыбчивого рта.
— Куда это ты собрался? — спросила она, когда Фэллон отодвинул свою тарелку и встал из-за стола. — Что еще за фокусы, Джон? Сам вечно требуешь покупать молоко, а когда я его покупаю, оставляешь полный стакан на столе. Вернись сейчас же и выпей молоко.
Он вернулся, залпом осушил стакан, и в результате его едва не стошнило.
Покончив со своим ужином, Роуз основательно занялась подготовкой к вечернему походу в кинотеатр. Джон давно уже перемыл и вытер посуду, а она все стояла за гладильной доской, доводя до кондиции выбранные для этой цели блузку и юбку. Дожидаясь ее, он опустился в кресло.
— Если будешь так возиться, мы опоздаем на сеанс, — сказал он.
— Не мели чушь, до начала еще целый час. Не пойму, что на тебя сегодня нашло?
Она уже надела туфли на шпильках, и сейчас это выглядело нелепо в сочетании с длинным, до лодыжек, домашним халатом, особенно когда ей пришлось нагибаться, чтобы выдернуть из розетки вилку от утюга.
— Почему ты перестала делать упражнения? — спросил Фэллон.
— Какие упражнения? О чем ты?
— Сама знаешь, — сказал он. — Ты отлично знаешь какие. Для выправления твоей деформы.
— Деформации, — поправила она. — Ты всякий раз говоришь «деформа» вместо «деформация».
— Да какая, к черту, разница? Почему ты не делаешь эти упражнения?
— Ах, оставь это, Джон, — сказала она, складывая гладильную доску. — С чего ты вдруг поднял эту тему именно сейчас?
— Так что ты намерена делать? До конца жизни ходить с этой проклятой деформой или как?
— Во всяком случае, — сказала она, — я уж точно не хочу забеременеть, если ты намекаешь на это. Скажи-ка, на что мы будем жить, если я оставлю свою работу, чтобы сидеть с ребенком?