– Дай мне подержать что-нибудь, что принадлежит тебе. У тебя есть то, чем ты давно владеешь?
При мне, не считая одежды, был только маленький кошелек, сандалии и кинжал, который я обычно носил в ненадежные времена. Я вынул кинжал.
– И что это даст?
Глаза Фурии зловеще засверкали.
– Идеально. Мне не придется пускать в ход свой нож.
Это прозвучало пугающе. Она взяла кинжал и мгновение сжимала его рукоять.
– Ты убивал им.
– Только чтобы спасти собственную жизнь, – сказал я.
– Тебе не нужно передо мной оправдываться. Меня не заботит, убил ли ты им собственную жену или нет. Дай мне правую руку.
Я протянул руку. Гадалка взяла ее и долго вглядывалась в мою ладонь, а потом, не успел я ее отдернуть, полоснула кончиком клинка через подушечку у основания большого пальца. Клинок был таким острым, что я не почувствовал боли – лишь во всем моем теле отдался легкий удар, как от оборвавшейся струны лиры. Я попытался выдернуть руку.
– Сиди тихо! – прошипела Фурия, и меня как будто пригвоздило к месту. Я просто не мог пошевелиться.
Женщина проворно провела клинком по своей ладони, а потом соединила наши руки так, что между ними была рукоять кинжала. Костяная рукоять стала липкой от крови.
Я почти утратил способность удивляться, но все-таки Фурия удивила меня еще больше. Она подняла свободную руку к вороту своего платья и рванула его, обнажив левую грудь. Грудь была крупнее, чем я ожидал, даже для такой пышной женщины – полная и слегка свисающая. В полумраке белизна ее плоти почти светилась на фоне черной ткани. Гадалка потянула к себе мою руку и прижала обе наши ладони и кинжал к теплой податливости своей груди.
На мгновение у меня мелькнула полубезумная мысль: «Это куда круче потрошения священной свиньи!»
Потом женщина начала говорить, быстро и монотонно – ее слова сливались друг другом так, что за ними трудно было уследить, а ее блестящие зеленые глаза помутнели.
– Ты – человек, который притягивает смерть, как магнит притягивает железо. Ты – любимец Плутона, его охотничий пес, созданный, чтобы гнаться за виновными, самец гарпии, созданный, чтобы разрывать плоть про́клятых и губить их дни, как будут погублены и твои.
Наконец, она выпустила мою руку, почти швырнув ее мне.
Пока я на ощупь вкладывал кинжал обратно в ножны, Фурия созерцала паутину нашей смешавшейся крови, почти полностью покрывавшую ее грудь, словно понимала смысл этого узора. Тяжелая капля собралась возле выпуклого утолщения ее соска – моя или ее, кто мог разобрать?
– Вся твоя жизнь будет смертью того, что ты любишь, – сказала она.