Мертвяки бормотали что-то бессвязное, почти у всех в руках было оружие. Только одни его тащили за собой на ремне, а другие палили в белый свет как в копеечку.
Пули защёлкали по драге, высекая пучки ярких искр и добавляя новые дырки в железе. Большинство свинцовых градин пролетали высоко надо мной и далеко в стороне, но были и те, что свистели возле уха.
Я пригнулся, не желая словить нежданчика, выставил пистолет перед собой и дважды нажал на спусковой крючок. ПМ плюнул огнём, и у двоих зомби головы лопнули переспелыми арбузами. Дохляки рухнули, забрызгав соседей выбитыми мозгами и кровавыми ошмётками, но остальных умрунов это не остановило. Они по-прежнему шли, огрызаясь свинцом.
Останавливаться на полпути я не собирался. «Зря, что ли, я шарахался по топи, воевал с червём и болотной гнусью? Ради чего эта тварь изуродовала ногу Байкеру? Просто так? Ну уж нет, – злился я. – Этот артефакт будет наш, и никакие зомби с сушильщиками не смогут мне помешать!»
Я двинулся навстречу противникам, стреляя по ним, как в тире. Головы мертвецов взрывались, будто тыквы в Хеллоуин на задворках типичного американского дома. Вот только в руках у меня был не дробовик, а обычный потрёпанный временем «макар».
Пистолет выпустил последнюю пулю. Затворная рама отскочила назад и застыла, оголив воронёное жерло ствола. Я быстро поменял обойму, передёрнул затвор и продолжил отстреливать неприятности.
Ложбина с «антрацитовым» монстром на дне обещала скоро остаться позади. На это указывали сократившаяся ширина преграды и полоса из чахлого ольшаника впереди.
За кустами я мог спокойно обогнуть жилище неизвестной науке твари и двинуться за своей наградой. Оставалось только расправиться с кадаврами, а вот с этим возникли некоторые проблемы.
Я во второй раз перезарядил пистолет и уже сжёг три патрона. Оставалось ещё пять. Всё бы ничего, но число оживших трупов вдвое превышало количество свинцовых пилюль.
Полностью опустошив обойму, я с разбегу махнул через сузившийся до полутора метров овраг. Чёрная тварь с шипящими визгами выставила зубастые «ложноножки» и схватила каблук моего берца, когда я уже впечатался одной ногой в противоположный берег яруги. Я сразу же грохнулся наземь. Тварь потянула меня к себе, но я упёрся коленом в податливую почву, вцепился руками в толстые пучки осоки. И хотя давно уже превратившаяся в грязную тряпку марля выдержала натиск острых как бритва стеблей, обожжённую кожу ладоней пронзила резкая боль.
Я заорал, ещё сильнее стиснул кулаки и рванулся, подобно Мюнхгаузену, из болота. Тот, правда, вытаскивал себя за волосы, но в моём случае и осока справилась выше всяких похвал.