— Это не жалко, — говорит Нейт, его голос вроде как разбит. — Но я никогда не пойму, как кто-то может бросить своих детей.
— Думаю, для некоторых это легко, — кончиком пальца я вывожу крошечное сердце у него на груди, чтобы отвлечь себя.
— Как это возможно?
— Не знаю, — отвечаю ему. — Но страшно то, что иногда ты не знаешь, кто эти люди, пока не становится слишком поздно.
— Келли, — шепчет он, настолько тихо, что я практически не слышу.
— Он пытался связаться со мной пару лет назад, — признаюсь я. Это еще одна вещь, которую я никому не рассказывала, даже собственной матери.
— И что ты сделала?
— Ничего, — внезапная волна стыда поражает меня, когда я признаю это. Она приходит из ниоткуда, едва не перехватывая дыхание. — Я просто никогда не перезванивала ему.
— Даже для того, чтобы сказать, какую сильную боль он тебе причинил?
Я выпускаю небольшой смешок.
— Почему бы мне хотеть, чтобы он знал это?
Нейт перемещается на свою сторону и скользит рукой вниз, оборачивая ее вокруг моей талии. Несмотря на то, что наши тела не контактируют, как до этого, это положение кажется намного более интимным. Так я не могу спрятаться от него, его глаза всматриваются в мои.
— Думаю, это хорошо, давать понять людям, что они причинили тебе боль, — говорит он, и в его тоне нет ни намека на осуждение. — Как еще они осознают свои ошибки?
— Почему я должна быть ответственна за то, чтобы он стал лучше? — я стараюсь не звучать так злобно, как ощущаю себя.
— Не должна, — отвечает он с печальной улыбкой на губах. — Возможно, у меня идеализированное мировоззрение, не знаю.
Он тянется и обхватывает мои щеки ладонями, и я закрываю глаза и наклоняюсь к нему. У него определенно идеализированное мировоззрение, но это мне и нравится в нем, особенно учитывая, что я достаточно цинична за нас двоих.
— Неа, — отвечаю я, пытаясь поддразнить его. — Не у тебя.
— Твои чувства важны, Келли. Знаешь, я был засранцем в своей жизни... чаще, чем готов признать. И да, я знал тогда, что вел себя, как засранец, но когда, наконец, осознал, как это, на самом деле, повлияло на этих людей — когда они сказали мне, какую сильную боль я им причинил — это изменило меня. И, знаешь, те, кому я причинил боль, некоторые из них не получают преимущества от того, что видят, как я стал лучше. Но это те люди, которые научили меня, как относиться к людям, которых я люблю.
Заканчивая говорить, он тяжело сглатывает, и могу сказать, что он признался в большем, чем собирался.
Не уверенна, сказал ли он то, что сказал, из-за того, что хочет, чтобы я поняла, что он совершал ошибки и учился на них, или потому что думает, каким образом я могу помочь своему отцу стать лучше. Возможно, он думает, что это поможет мне выговориться, а, может быть, просто сказал это, чтобы сказать. Но есть что-то в его настрое, что затрагивает это разочарованное местечко внутри меня, заставляет меня чувствовать робкий проблеск надежды, сколь бы мимолетным он ни был.