— Забрали детей! — изумился Даниэл, чувствуя, как его бросает то в жар, то в холод.
Женщина кивнула.
— Это случилось зимой, — продолжала она, — моя семья была очень бедная, и мы жили в шатрах. Норвежская комиссия по опеке отдала обоих в детский дом. Если ты тот самый мальчик, значит, ты сын моей тетки. А тетка с мужем почти сразу после этого погибли в автомобильной катастрофе. Бабушка считает, что ты, наверное, прав. Ты похож на наших ребят. Но хорошо бы все-таки уточнить, как звали твоих родителей.
Даниэл обещал сделать это, он еще некоторое время посидел у цыган, рассказывая про себя и про свое детство… А живется ему хорошо. Да, он обязательно придет, да-да, он попробует разузнать…
Пожалуй, Даниэл никогда еще не был так обескуражен: он совершенно иначе представлял себе эту встречу. А чего он, собственно говоря, ждал? Что они кинутся ему на шею? Что стоит ему только задать вопрос — и он нападет на своих родителей, братьев и сестер? Что он почувствует себя среди них как рыба в воде, что он по мановению волшебной палочки овладеет языком, что за него выдадут черноокую цыганскую принцессу, а потом посадят на вороного коня с серебряной уздечкой, в отделанное серебром седло и он поскачет со своей принцессой в ночную тьму?
Конечно, именно об этом он и мечтал, и еще о многом другом.
Во всяком случае, он не предполагал, что будет испытывать такую отчужденность.
Интересно, что в этих его родственниках не оказалось ничего экзотического, они были куда будничнее, чем он рассчитывал. Они встречали его любезно и приветливо и, по всей видимости, радовались, когда он приходил в гости.
Но он совсем не знал их…
Он не понимал языка, не разбирался в их обычаях, слишком многое не совпадало с его прежними понятиями о них: он обнаружил, что в их жизни нет ни размаха и удали, ни хитрости, нет никакой мистики, романтики или риска. Они самые что ни на есть обыкновенные люди. Просто они живут несколько иначе, чем с детства привык жить он.
Даниэл уходил от цыган подавленный и разочарованный.
Он ведь лелеял неясную мечту о том, как воссоединится со своей родней, как будет вместе с ней скитаться по свету, как обретет свое подлинное «я». Мечта не выдержала первого же столкновения с действительностью. Даниэл понял, что он никакой не цыган. Он — норвежец.
Кстати, они не называли себя «цыганами», у них было слово «ром», что значит «человек», а Даниэл и этого раньше не знал. Он не умел говорить на их языке, его познания о собственном народе не превышали уровня среднего норвежца, то есть сводились к нулю.