Проходя по Эгерторгет, они увидели старика: он сидел у дощатого забора рядом с закрытым спуском в метро и кутался в широкое неряшливое пальто. Его седовато-русые волосы были растрепаны; сидя без шапки под мартовским снегом, он тщетно пытался извлечь какие-то звуки из замерзшей губной гармошки. Даниэл задержался, вытащил несколько монет и положил ему в шляпу. Карианна ждала поодаль и, когда Даниэл нагнал ее, прибавила шагу, не поднимая на него глаз.
— Что с тобой? — спросил Даниэл. — Куда ты так торопишься?
— Магазины скоро закрываются, — коротко бросила она. — А нам надо купить на завтра молока и что-нибудь к обеду.
— Но мы всегда можем забежать в «Лоренцен»! — возразил Даниэл.
— Я не хожу в это мерзопакостное заведение! — отрезала Карианна. — Меня тошнит от его шика.
— Господи, спаси и помилуй! Что случилось?!
— Ты со своей сестрицей — два сапога пара! — в бешенстве заорала она, поворачиваясь к Даниэлу. — Двое избалованных, спесивых мелких буржуа! Пытаются, видите ли, всех облагодетельствовать, изображают заинтересованность, проявляют сочувствие, милосердие! Все это вам ничего не стоит! Вы живете в достатке, не рискуете собственной шкурой, не отдаете последнее! Вы делитесь крохами! По-моему, это гадко…
— Ты злишься из-за моей работы в Афганском комитете, — спросил он подозрительно спокойным голосом, — или из-за мелочи, которую я только что подал нищему?
— Не вижу большой разницы, — прошипела Карианна. — Ты небось упивался своим благородством, когда бросал ему несколько эре от щедрот своих, да? А тебе не кажется, Даниэл, что он с лихвой отплатил за подачку? Своим достоинством, своим самоуважением…
— Убиться можно! — вскричал Даниэл, хватаясь за голову, их перебранка привлекла внимание двух проходивших мимо девчонок в хихикающем возрасте. — Да не я же выгнал его на улицу и посадил туда! Если хочешь знать, я совсем не в восторге от того, что он там сидит, но, по мне, пусть он лучше просит помощи там, чем валяется где-нибудь в темном углу, подальше от людских глаз! Неужели ты думаешь, ему важно, почему ему дают деньги? Неужели ты думаешь, что афганских партизан волнует, чистая или нечистая совесть у норвежцев, собирающих им на оружие и на медикаменты? А? Неужели ты считаешь, что полумертвый от голода эфиопский ребенок хоть на минуту задумается о том, кто пожертвовал пять крон, чтобы он выжил, получив еду и питье? А? Опять скажешь, подавший пятерку спасал свою душу? Пропади все пропадом, Карианна, такой эгоистки…
— Я по крайней мере не лицемерю! — кинула она ему в лицо, но Даниэл не дал перебить себя: