Она уже лежала в постели, хотя и не спала.
Магнар был нетрезв, но и не то чтобы пьян. Рут открыла дверь, он вошел и остановился посреди комнаты, взглянул на Рут, хотел что-то сказать — и не сумел.
— Помоги мне, Рут, — вдруг взмолился он. — Я не знаю, что делать. Помоги мне.
Это было так не похоже на него.
Хотя для Рут тут не было ничего нового, она давно чувствовала, что он в отчаянии.
Он протянул к ней руки, обхватил плечи. Она обняла его, погладила по голове, по спине. Молча. Она не знала, слов, которые могли бы помочь ему.
Она могла дать ему только немножко тепла, немножко утешения…
Вот как было дело. Очень просто… Ей не оставалось ничего другого. Не могла же она прогнать его, выставить за дверь, из дома, в безжалостно светлую июньскую ночь?.. Она не стала отговаривать его, какие уж тут речи? Она и так слишком много говорила, все говорили слишком много, теперь она не находила слов. Согреть его. Подержать в объятиях. Он ведь был очень одинок, в глубине его души таилось холодное одиночество, таилась боль, неизменно скрытая за приятной, добродушной улыбкой, за безмятежным взглядом, таилось то, чего никто не должен был видеть и чего нельзя было — за неимением слов — объяснить другим. Однако Рут давно догадывалась об его одиночестве, а теперь Магнар и сам признался в нем, перестал прятаться, обнажил себя.
Так что у нее не было выбора…
И все же…
— Пожалуй, это было не очень умно с нашей стороны, — заметила Рут, когда все осталось позади.
Они лежали под одеялом, обнимая друг друга, близкие, теплые, родные. Точно брат с сестрой, подумала она. Но брат с сестрой такого не делают. Она вдруг прыснула, уткнувшись ему в плечо.
Он недоуменно посмотрел на нее. Глаза его опять выражали спокойствие. Как глупо, подумала она, что мы считаем, будто в глазах отражаются чувства. На самом деле это неверно. Чувства скорее надо искать в лице… или даже в голове… Рут снова фыркнула. Магнар не спросил почему, а она сама не объяснила.
— Переживаешь, да? — сказал он. — Наверное, это действительно было безрассудно. Зато теперь мне лучше, Рут. Даже хорошо. Мне стало хорошо.
Рут сделала глубокий вдох и блаженно потянулась.
Она поняла, что обманула саму себя. Если утешать другого еще в некотором роде простительно, хотя способ утешения был довольно своеобразный, то просить утешения, принимать его было совсем другое дело, так не годилось… Она хотела дать, поделиться с ближним — и нежданно-негаданно сама обрела успокоение.
И голова у нее больше не болела.
Магнар вздохнул и, сев в постели, потянулся к ночному столику за сигаретами.