— Н-да.
— Недели две назад мы с Даниэлом увидели Виллиама в «Малла»[10], — продолжала Карианна. — И он рассказал, что Бьёрн ужасно разозлился на эти наши свидания, ругал его, обзывал предателем, говорил, что считал его другом, и так далее. Вот я и не понимаю, что это значит. Почему он так себя вел?
— Он приревновал тебя к Виллиаму, — пожала плечами Рут.
— Да что ты, — возразила Карианна. — У мужиков такие же представления о чести, как и у нас. Если все кончено, они стараются держать ревность при себе. Разве не так?
— Про мужскую логику меня лучше не спрашивай! Я имею о ней очень слабое представление.
— А мне кажется, я права, — рассудила Карианна. — Когда роман еще продолжается, это другое дело. Но зато, если я права, совсем получается кошмар. Потому что тогда оказывается, что, с точки зрения Бьёрна, у нас еще не было все кончено. Понимаешь? Хотя я уехала от него, хотя я ему талдычила об этом задолго до переезда, он просто-напросто не поверил мне! Он не слышал ни единого слова из того, что я говорила!
— Тут нет ничего невероятного…
Карианна села за стол и, опустив взгляд на скатерть, вздохнула.
— Со временем остается все меньше из того, что было в начале, — чуть слышно произнесла она.
Рут потянулась за лежавшей на полке пачкой сигарет, закурила и тоже присела. Бьёрн с Карианной знали друг друга больше двух лет, но даже заключительная, прощальная весть от одного к другому не была должным образом воспринята и понята. Так-то вот.
— Когда я была маленькой, — завела речь Рут, — я очень любила отца. Ты не думай, я его и теперь люблю. Он у меня замечательный. Немножко не от мира сего. Чудак… Но…
Она поднялась, достала из шкафа пепельницу, опять села.
— Мне казалось, он понимает все, — продолжала она. — Помню, я стояла у окна и смотрела на звезды и размышляла о бесконечности. Это, конечно, сложная материя, но, по-моему, все дети рано или поздно задумываются над тем, как может Вселенная быть бесконечной. Она ведь должна где-то кончаться, правда? А если она кончается, если там нечто вроде стены, невозможно вообразить себе, чтобы за этой стеной ничего не было! Бесконечность, с одной стороны, непостижима, а с другой — неизбежна. Вот о таких вещах рассуждали мы с папой. Помню, он иногда брал меня с собой возить бревна из леса, и тогда я расспрашивала его обо всем на свете. Он не давал каких-то особенных ответов, но он чувствовал, что меня волнует, он не подымал меня на смех и не пытался перевести разговор на другую тему. Потом я задумалась о Жизни. Я не могла постичь ее смысла, и это было похоже на мои размышления о Вселенной. Зачем мы живем? Чтобы работать и получать деньги, которые позволят нам жить дальше и зарабатывать больше? Чтобы рожать детей, которые вырастут и нарожают собственное потомство? Заколдованный круг. Но должно быть что-то еще, какое-то ясное предназначение… Если я спрашивала маму, она отвечала: мы живем, чтобы по мере своих сил улучшать мир, чтобы помогать друг другу. Она не понимала, о чем я говорю, а если я задавала новые вопросы, это вызывало у нее беспокойство, она уговаривала меня записаться в школьный оркестр или разводить кроликов. — Рут засмеялась. — А в моих размышлениях не было ничего… ничего плохого, я просто была любознательной и нетерпеливой, я хотела