Влияло ли все это на семейную жизнь Бёртона, понятия не имею, однажды только за стаканчиком скотча он пожаловался невзначай, как мужчина мужчине, что впал в немилость, что Элизабет не особо довольна. Только я не очень-то верил его признаниям. Бёртону, подобно многим актерам, непременно нужно было завести себе приятеля на пять минут, и неважно, кем тот окажется, — я понял это, наблюдая, как он, явно раздражая нашего режиссера, отрабатывает свое обаяние на всех подряд — от главного осветителя до девушки, подающей чай.
С другой-то стороны, у Тейлор, может, и имелись причины для недовольства. Бёртон уговаривал Ритта дать ей главную женскую роль, но Ритт на эту роль взял Клэр Блум, с которой, если верить сплетням, у Бёртона когда-то была интрижка. И хотя, выйдя из кадра, Блум сразу же решительно запиралась в своем фургончике, вряд ли отвергнутой Элизабет доставляло удовольствие наблюдать, как эти двое любезничают на съемочной площадке.
* * *
А теперь представьте себе: дублинская площадь освещена прожекторами, и Берлинская стена — жуткая, прямо как настоящая, из шлакоблоков, с колючей проволокой — рассекает ее надвое. Пабы закрываются, и весь Дублин явился на наше представление, да и как не явиться? В кои-то веки нет дождя, и колонна дублинских пожарных машин наготове. Освальд Моррис, наш главный оператор, любит, чтоб на ночных улицах у него было сыро. У стены суетятся техники и художники-декораторы, делают последние приготовления. В одном месте металлические скобы, торчащие из стены, образуют едва заметную лестницу. Освальд Моррис и Ритт тщательно ее исследуют.
С минуты на минуту появится Лимас, взберется по этим ступеням, отодвинет колючую проволоку, натянутую поверх стены, в ужасе посмотрит вниз, на лежащее с другой стороны мертвое тело несчастной женщины, по его вине сделавшейся предательницей. В романе женщину зовут Лиз, но для фильма по понятным причинам ее переименовали в Нэн.
С минуты на минуту помощник режиссера или какое-нибудь другое ответственное лицо спустится по ступеням за окном мрачного полуподвального помещения, где мы с Бёртоном сидим вдвоем вот уже пару часов. Отсюда и появится потом Алек Лимас в поношенном плаще, займет позицию у стены и по команде Ритта начнет судьбоносное восхождение.
Вот только он не начнет. Полбутылки «Джонни Уокера» уже нет и в помине. И хотя я ухитрился выпить львиную долю, Лимас, может, еще и был бы в состоянии куда-нибудь взобраться, а Бёртон — определенно нет.
Тем временем толпа радостно приветствует подъехавший белый «роллс-ройс» с шофером-французом за рулем, крики, доносящиеся снаружи, хоть и с запозданием, но выводят Бёртона из оцепенения, и он орет во всю глотку: «О господи, Элизабет!