Голубиный туннель. Истории из моей жизни (Ле Карре) - страница 99

А минусы, Барри? Спрашиваю на это раз я, не Максвелл, но Барри уже качает головой.

— Минусов Дэвид, не было. Этот бизнес с кровью шел бы как по маслу. И я очень удивлюсь, если в эту самую минуту он не идет как по маслу у кого-то другого.

Так почему не у Боба?

Дело во времени, Дэвид, ты же понимаешь.

Барри вновь говорит о времени, которое — об этом он предупреждал в начале рассказа — имеет первостепенное значение.

— Лето 1991-го, помнишь? Горби цепляется за власть из последних сил. КПСС трещит по швам, Ельцин того и гляди возьмет его за задницу. Наступает осень, республики требуют независимости и даже не думают посылать кровь в Москву. Скорее думают, может, Москва сама им пошлет хоть что-нибудь — для разнообразия.

— А твой друг Боб? — спрашиваю.

— Боб Максвелл ведь не слепой был и не дурак, Дэвид. Он понял, что песенка Горби спета, а значит, с кровью ничего не выйдет — последний шанс упущен. Если б Боб продержался еще месяцок, то увидел бы, как Советский Союз ушел на дно, а вместе со своим кораблем утонул и Горби. Боб понял, что игра окончена, и решил тут не задерживаться.

Идею Барри насчет торговли русской кровью я использовал в романе, написанном впоследствии, но она прозвучала менее эффектно, чем мне думалось, — может, потому что в моем романе никто себя из-за этой крови не убивал.

* * *

А вот эпилог нашего двадцатипятиминутного свидания с Рупертом Мёрдоком в «Савой-гриль». Бывший помощник Мёрдока в заметках о выступлении своего экс-работодателя перед британским парламентским комитетом (Мёрдок объяснялся по поводу одной из принадлежащих ему газет, уличенной в незаконной прослушке телефонных разговоров) упомянул, что советники Руперта убеждали его: не стоит, мол, заявлять аудитории, сглатывая ком в горле, «сегодня я несчастен как никогда», демонстрируя набор золотых колец на левой руке.

Глава 20

Самые крупные медведи в садке

Я познакомился с двумя бывшими главами КГБ, и оба мне понравились. Последним, кто занимал эту должность перед тем, как КГБ дали новое название, оставив за ним, однако, старые позиции, был Вадим Бакатин. Как сказал один мудрый человек, разведка похожа на электропроводку: новый владелец въезжает в дом, щелкает выключателем и загорается все та же старая лампа.

1993 год. Вадим Бакатин, глава упраздненного КГБ в отставке, в своем блокнотике рисует сломанные стрелы. У них безукоризненное оперение и тонкие древки. Но посередине они ломаются под прямым углом и превращаются в этакие стрелы-бумеранги, их наконечники нацелены в разные стороны, и все за край бумаги. Мы в офисе моего русского издателя, в конференц-зале, и Бакатин рисует стрелы, сидя за длинным столом по стойке смирно: мощная, как у центуриона, спина выгнута, голова втянута в плечи и неподвижна, будто он на торжественном смотре. На англоязычной стороне плохо напечатанной визитки Бакатина читаю: «Фонд „Реформа“. Международный фонд экономических и социальных реформ».