– Пойди к нему и скажи, что совершила ужасную ошибку, – советовала Кира. – Похлопай ресницами, пусти слезу, польсти ему немного – такие самолюбивые старикашки это любят. И он тут же начнет упрашивать тебя вернуться в проект.
– Ему сейчас, наверное, очень больно, – вздыхала Танька. – Наверняка он самого себя ненавидит за то, как с тобой обошелся. Но просто не может иначе.
Как ни странно, все трое они, скорее всего, были правы. Я не сомневалась, что Болдин, будучи по натуре человеком эмоциональным и цельным, мучается сейчас от того, как со мной поступил. Уверена была, что, если я смирю гордыню и приду к нему, он примет меня обратно. И в то же время слишком дорожила открывшейся мне свободой, чтобы так поступить. Все это время я и не подозревала о том, какая тяжесть давила на меня, и лишь теперь, стряхнув ее с плеч, ощутила вдруг, что могу полной грудью вдыхать стылый морозный воздух.
Вскоре начались съемки. Мы выехали в Суздаль, и в институте я некоторое время не появлялась. Той роли я отдавалась всем сердцем. Может быть, не в последнюю очередь и потому, что мне очень хотелось доказать Болдину, как он был несправедлив ко мне. Показать, что я действительно стала серьезной драматической актрисой, что его опека была мне больше не нужна. Заставить его пожалеть о том, что он выбросил меня, внушить ему, что это не я – это он сделал трагическую ошибку, отобрав у меня роль Катерины. Показать, какой она могла бы быть – его Катерина в моем исполнении. И что никакая Мария Шевченко, несмотря на внушительный послужной список, никогда ничего подобного не сыграет.
Я выкладывалась на площадке так, что после меня трясло, и Горчаков заглядывал ко мне в гримваген спросить, все ли со мной в порядке, не нужен ли врач. Я, наверное, намеренно загоняла себя так, чтобы не думать о том, что осталось там, в Москве, о том, что со мной произошло. И несмотря на всю душившую меня ненависть, обиду, ощущение несправедливости, понимала, что и этому – выкладываться по полной, не щадить себя, рвать душу на части перед камерой – тоже научил меня он, Болдин.
Именно там, в январском Суздале, черными ночами, когда луна сияла в небе за окном провинциальной гостиницы, а на снегу лежали длинные черные тени деревьев, я внезапно начала писать.
По правде сказать, я никогда и не переставала этого делать. Зарисовки, яркие картинки, диалоги, характеры, истории – все это бурлило в моей голове с самого детства. Еще в школе учителя вечно отчитывали меня за то, что находили на последних страницах тетрадок разные, не имеющие никакого отношения к изучаемому предмету, отрывки. Но в последние полтора года я, казалось, так была переполнена происходившим в моей жизни, так переполнена великим и ужасным Болдиным, что на мои маленькие фантазии меня уже как-то не оставалось. К тому же Игорь Иванович ведь учил меня не размениваться, без остатка отдаваться истинному предназначению – а в его понимании предназначено мне было стать великой актрисой, новой Гретой Гарбо. Его личной Гретой Гарбо.