Миновал где-то год, и в один прекрасный день Полу сказали, что к нему посетитель.
Адвокат, небось, или мамка.
Надзиратель провел Пола по длинному коридору в комнату со столами.
Пол как увидел, кто пришел, едва назад в дверь не попятился, но поздно. Она сидела за толстым исцарапанным стеклом и ждала. Волосы еще белее, чем были на суде, а лицо прежнее, и глаза, вперившиеся в Пола, были как у Томми Крофорда, когда тот раздумывал, пойти ли ему с Полом пострелять в лесу.
Хоть под стол прячься.
Она взяла трубку, ну и Пол тоже взял.
— Я получила твое письмо, — сказала она.
Он смотрел на нее. Не врубаясь, что бы такого сказать.
Пол написал ей письмо. Мол, он сожалеет, что так вышло с Томми. Томми ему нравился. Лучше б Томми был жив, а умер бы он, Пол. В письме было правдой каждое слово. Адвокат сказала, на суде это может пригодиться, но потом они признали вину, а письмо Пол все равно отослал — думал, родители Томми Крофорда ни в жизнь не ответят. С какой бы радости им отвечать?
— Ты писал, что ты алкоголик. — Говорила она тихо. Не смотрела ему в глаза. — Это правда?
— М-м-м, — выдавил он. Потом заставил себя сказать: — Да. — Привык уже признаваться — в тюрьме ходил к «Анонимным алкоголикам».
— Но теперь не пьешь?
Пол мотнул головой, потом сообразил, что как ей увидеть-то? Она же в стол смотрит.
— Нет.
— И поэтому так случилось? Ты был пьян? — Она разглядывала свои руки на столе.
Пол сглотнул. В горле пересохло. А воды тут не дают.
— Нет.
— Тогда почему?
И она посмотрела на Пола. Глаза грустные, но не злые.
— Нечаянно, — сказал он и заметил эту тень недоверия, эти изогнувшиеся губы — с тех пор как сознался, он это видел уже сто раз. — Но не поэтому, — прибавил он. — А потому что я был трус. Трус и идиот.
Он тоже склонил голову. Посмотрел на ее руки и на свои — две длинные темные кисти и две белые, короткие, с обгрызенными ногтями.
Она, кажется, что-то сказала — Пол не разобрал.
— Мне ужасно жаль, что я убил вашего сына, — сказал он в трубку. Слова получились неузнаваемые, потому что в горле сухо, а дышать нечем. Пол скрестил руки на столе, ткнулся в них головой и понадеялся, что охрана не решит, будто он тут плачет. Он чуть-чуть плакал, но не о том речь.
А она ждала чего-то другого. Он сначала не знал чего, а потом догадался. Пристроил трубку на сгиб локтя и договорил:
— Я понимаю, что вы не сможете меня простить.
Простить. Не самое популярное слово в его лексиконе. Жажда прощения пропитала Пола насквозь; он алкал прощения, как некогда алкоголя.
Повисло долгое молчание.
— Забавно, — в конце концов сказала она, хотя Пол давным-давно не находил в этом мире ничегошеньки забавного. Он поднял голову; лицо у нее было невозмутимое. — Я об этом думала. — Она прямо как учительница — знает, что говорит, сразу видать. — В Библии написано: «Прощайте и прощены будете»