— Я ниоткуда.
Он поерзал на табурете, нахмурился:
— То есть? Где вы выросли?
— Я не… — Она потрясла головой. — Вам это будет неинтересно.
— Я слушаю.
Она глянула на него. И впрямь. Он слушал.
Нет, «слушал» — не то слово. Или как раз то самое: обычно оно пассивно, означает немую восприимчивость, приятие чужих звуков, «я вас слышу», а то, что делал этот человек, было ужасно мышечно, интимно — он слушал изо всех сил, как слушают звери ради выживания в лесах.
— Ну… — Она вдохнула поглубже. — Отец был региональный торговый представитель, они же не сидят на месте. То тут четыре года, то там два. Мичиган, Массачусетс, штат Вашингтон, Висконсин. Мы так и ездили втроем. А потом он… в общем, поехал дальше — не знаю куда. Куда-то уехал уже без нас. Мы с мамой жили в Висконсине, пока я не доучилась в колледже, а потом она переехала в Нью-Джерси и там прожила до самой смерти. — По-прежнему странно было это произносить; Джейни попыталась было отвернуться от его пронзительных глаз, но где уж там. — В общем, потом я переехала в Нью-Йорк, потому что в Нью-Йорке все тоже в основном неприкаянные. Никакой особой родины у меня нет. Я ниоткуда. Смешно, да?
Она пожала плечами. Слова изошли из нее пеной. Она и не собиралась ничего такого говорить.
— Скорее жуть как одиноко, — ответил он, по-прежнему хмурясь, и это слово крохотной зубочисткой ткнуло ей в мякоть нутра, которую она не собиралась обнажать. — А родных нигде нет?
— Ну, есть тетка на Гавайях, но… — Что она творит? Зачем она ему рассказывает? Джейни в смятении осеклась. Потрясла головой: — Я не могу. Извините.
— Да мы же ничего и не сделали, — сказал он.
Джейни безошибочно разглядела волчью тень, скользнувшую по его лицу. В голове всплыла цитата из Шекспира — мать шептала это Джейни, когда в торговом центре они проходили мимо каких-нибудь юнцов: «А Кассий тощ, в глазах холодный блеск»[1]. Мать то и дело выдавала что-нибудь эдакое.
— В смысле, — промямлила Джейни, — я про это обычно не говорю. Не знаю, зачем вам рассказала. Ром виноват, наверное.
— А почему бы не рассказать?
Она глянула на него. Самой не верилось, что она ему открылась — что она поддается неоспоримым, надо признать, чарам этого бизнесмена из Хьюстона с обручальным кольцом на пальце.
— Ну, вы же…
— Что?
Чужой. Но это детский сад какой-то. Она ухватилась за первое же пришедшее на ум слово:
— Республиканец? — И весело рассмеялась — мол, пошутила. Может, он и не республиканец вовсе.
В его лице лесным пожаром вспыхнула досада.
— И что с того? Поэтому, значит, я филистер?
— Что? Да нет. Нет, конечно.