— В больницу? — спросила беленькая девочка.
— Зачем в больницу? — удивился Лапшин. — На операцию — нормально бандита ловить. Вот сижу я, входит Феликс Эдмундович. Я, разумеется, встаю, он говорит: «Сидите, товарищ Лапшин» — и сам садится. Закурили, он самокрутку в мундштучок вставил, ему кто-то из наших умельцев отличный черешневый мундштучок выточил, покуриваем, молчим; он, Феликс Эдмундович, любил несколько минут так с человеком помолчать, подумать с глазу на глаз, ну и приглядеться, конечно. Потом начался разговор.
— Вы что такой зеленый, товарищ Лапшин? — спросил Дзержинский. — И не просто зеленый, а даже ярко-зеленый. Недоедаете? Больны?
Иван Михайлович ответил не сразу. Ему было стыдно жаловаться на свои недомогания, но Дзержинский спрашивал строго, и Лапшину пришлось сознаться, что чувствует он себя день ото дня хуже, есть ничего не хочется, по ночам потеет.
— И вот эдакий кашель? Да? Мухи перед глазами летают? Слабость? Одышка? Не туберкулез ли? Вы знаете, что такое туберкулез?
— Грудная болезнь, Феликс Эдмундович?
— Грудная болезнь, — не торопясь, грустно повторил Дзержинский. — Грудная… Послушайте, а какое у вас образование?
— Три класса церковно-приходского…
— А потом?
Лапшин молчал.
— Так, так… церковно-приходского… Сами сейчас хоть немного занимаетесь?
— Не занимаюсь, — едва слышно ответил Лапшин. — Некогда, Феликс Эдмундович. Газеты вот — это, конечно, читаю. В двадцатом, когда ранили меня, отдыхал в госпитале, тогда «Коммунистический манифест» проработал, еще песенник прочитал.
— Ну а «Мертвые души» вы, например, читали?
— Не читал.
— Прочтите.
И с коротким вздохом Феликс Эдмундович прибавил:
— Есть много прекрасных книг на свете, товарищ Лапшин. Великолепных. А «Мертвые души» — прочитайте.
Это название он тогда запомнил. И когда его выслушивали и выстукивали врачи в санчасти на Лубянке, и когда ехал он в поезде и выходил прогуляться по тихим южным перрончикам, где шелестели акации, и на линейке, которая везла его в санаторий (тогда здесь и помину не было об автобусах), — он часто шепотком повторял про себя: «Мертвые души»…
В первый же день санаторного жилья он пошел в библиотеку и строгим голосом спросил:
— Есть у вас книга «Мертвые души»?
— Гоголь? Есть, — ответила старенькая библиотекарша.
— Не гоголь, а «Мертвые души»! — еще строже произнес Иван Михайлович. — Ясно же говорю — «Мертвые души».
Библиотекарша вздохнула. Маленькая, вся пыльная, с седыми букольками возле сморщенного личика, с недобрыми глазками, она выбрала книгу погрязнее и протянула ее через барьер Лапшину.