И вот Ирвана уже нет в живых. Ирван погиб. Как и многие другие юноши, о которых сейчас пишут рассказы и слагают стихи, Ирван отдал жизнь в борьбе за революцию. Но у нас было не совсем так, как пишут сейчас в книгах. Ирван не был офицером Национальной армии Индонезии, а я не была медсестрой Индонезийского Красного Креста, не была одной из тех девушек, которые пошли на передовую, а потом на поле боя оплакивали своих любимых, павших в бою.
Я думаю сейчас обо всем этом, и мне кажется, будто в жизни моей были только эти два человека: Ирван — мой возлюбленный и Тутанг — мой муж.
Когда они оба были еще студентами института права, я уже преподавала в Таман Сисва. Мой покойный отец очень хотел, чтобы я стала учительницей. И в то время я много читала, много работала над собой. Кроме того, я писала статьи, стараясь и этим внести свой вклад в просвещение народа.
Вот тогда-то я и познакомилась с Ирваном. Мы стали часто встречаться, и вскоре я услышала от него слова: «Ати, любимая моя!»
Ирван был человек беспокойный, ищущий, он любил жизнь и умел ценить ее. И это его жизнелюбие, жажда деятельности особенно проявились во время японской оккупации. Когда пришли японцы, Ирван был вынужден оставить институт, но он не пал духом. Он быстро нашел себе новое дело и вскоре уже был руководителем одной из политических организаций. Мне с ним было очень хорошо. Он поверял мне все свои мысли, я жила его интересами, читала те книги, которыми увлекался он, хотя у меня и самой работы было очень много.
— Ати, дорогая моя, — как-то сказал он, — когда ты рядом, кажется, я все могу сделать. Согласна ты и дальше идти вместе со мной?
Он сказал мне об этом всего несколько лет назад. Как сейчас помню, в тот день я закончила редактировать его речь — он должен был выступать на одном тайном собрании. Ирван был не особенно силен в языке, и мне приходилось стилистически обрабатывать то, что он писал. Часто, выступая перед товарищами, он смущался и краснел, если замечал, что его неправильные обороты речи вызывают у меня улыбку.
Однажды к нам в дом пришел Тутанг. Ему как будто было не по себе в тот вечер, и выглядел он очень усталым. Правда, рубашка его небесного цвета была хорошо отглажена, а волосы гладко зачесаны. Что и говорить, Тутанг всегда был безупречно одет, подтянут, да и времени свободного у него теперь было больше чем достаточно. Ведь после того, как закрыли институт, он нигде не работал, сидел дома и перелистывал старые учебники.
— Ты не пойдешь на собрание, Ати? — спросил он и, не дожидаясь ответа, направился в мой кабинет.