– Не думаю, что это туннель, – сказала она. – По-моему, они стоят у вершины длинного цилиндра.
– Может быть, пушечного жерла, – сказал Гамаш.
– Если это пушка, то уж очень большая.
– Ну и что? У нас тут есть одна очень большая пушка, – напомнил он.
– Сомневаюсь, что это пушка, – сказал Бовуар, наклоняясь над плечом мадам Гамаш. – Это больше походит на лестничную клетку.
– Или эскалатор, – сказал Арман.
И в самом деле, фотография казалась странно знакомой. Спуск в метро? Аэропорт? Да что угодно.
– Ужасно знакомо, – пробормотала Рейн-Мари.
– Может, мы говорим о пустяках, – сказал Гамаш. – Фотография явно снята много лет назад.
– А что случится, если выяснится, что была создана еще одна такая пушка? – спросила Рейн-Мари.
Гамаш немного подумал, открыл рот, но слов не нашел. Не нашел тех успокаивающих слов, которых ждала она. Слов, которые говорятся при горящих свечах. И к ужасу Рейн-Мари, он просто закрыл рот и посмотрел на нее.
– Ты думаешь, убийца нашел чертежи? – тихо спросила она.
– Не знаю, – ответил Гамаш. – Мэри Фрейзер обвинила меня в том, что я не понимаю, насколько опасен мир торговцев оружием. И она права. Сомневаюсь, что вещи, с которыми мы сталкивались до сих пор, могут сравниться с этим. Масштабы убийств, с которыми они имеют дело, невозможно представить. Они создают и разжигают войны, они поощряют геноцид. Ради прибылей. А какие прибыли! Они исчисляются миллиардами. А чьи-то жизни – да они ничего не стоят, ерунда.
Он говорил обыденным тоном, что только усиливало ужас сказанного.
– Думаю, мы должны исходить из худшего сценария, – сказал Жан Ги. – Будем считать, что чертежи найдены.
Обед вскоре закончился. Темы для разговора были исчерпаны. Договорились с Габри о номере для Адама Коэна, а Жан Ги переехал в дом Гамашей. Молодой человек явно испытал облегчение, узнав, что ему не нужно возвращаться в Монреаль.
Когда Лакост и Коэн ушли, а посуда была вымыта, Арман пошел выгулять Анри.
– Не возражаете, если я к вам присоединюсь? – спросил Жан Ги.
В дружеском молчании они втроем обошли деревенский луг, потом сделали еще один круг. Вечер был ясный и прохладный, дыхание образовывало облачка в воздухе. Небо заполнилось звездами, лунные тени трех сосен протянулись по всему лугу и уткнулись в бистро.
Они видели профессора Розенблатта, в одиночестве сидящего за столом. Гамаш остановился, задумался. И понял, что время пришло.
– Холодно, – сказал он Жану Ги. – Неплохо бы согреться.
– Я думал о том же, patron.
Минуту спустя они стояли у столика профессора.
– Bonsoir, – сказал Арман.
– Привет, – ответил профессор, поднимая голову и улыбаясь.