Пряхов осторожно пошел по берегу Охты к Неве и, спрятавшись в кустах, решил дождаться ночи. Ночь хоть и светлая, но утомленные люди ослабляют внимание.
А пушки лениво стреляли время от времени…
Был светлый полдень тридцатого апреля. Петр осмотрел орудия, обошел все позиции и сказал Шереметеву:
— Ну, мы готовы! Как вы, господа шведы? Пошли-ка ты к ним трубача. Отпиши, чтобы по-доброму фортецию сдали. Что порох-то тратить!
— Сейчас, государь! — ответил фельдмаршал и послал к Опалеву трубача.
Бравый солдат спустился с вала и, махая белым платком, затрубил. Ему навстречу вышли солдаты и повели его в крепость.
— А мы тем часом выпьем! — шутливо сказал Петр, — да и солдаты пусть отдохнут!
В ставке царя все сели за трапезу. Пили, ели, а время шло.
— Что они думают долго? Пошли еще одного! — уже хмурясь сказал Петр.
Фельдмаршал тотчас отрядил второго парламентера.
Прошел еще час. Петр в нетерпении выскочил из палатки и широкими шагами шагал перед ее входом.
— Ну, ну, — повторял он, — что-то кобенятся. Как бы плакать не пришлось! — Лицо его уже сводила судорога. — Ну, что? — крикнул он, увидев второго посланного, возвратившегося из крепости.
Тот подошел и вытянулся.
— Наказал на словах сказать, что король вручил ему крепость к обороне, а не к иному чему!
— Так! — закричал Петр. — Ну, так пусть обороняется! Стрелять! — и он быстро пошел к своим мортирам.
Раздалась оглушительная канонада. С крепости тоже ответили залпами, и земля стала содрогаться от грома выстрелов.
Савелов и Матусов были без дела. Они сидели на берегу Невы, на валу, и глядели за падавшими на крепость снарядами.
— А ловко наш бомбардир стреляет! — сказал Савелов, — гляди, так камень и сыплется!
— Чего уж! — отозвался Матусов.
Наступил вечер. Канонада гремела не смолкая.
— Пойдем спать! Нам не будет дела! — сказал Матусов и встал с земли. — Вот так фортеция! — закричал он тотчас. — Гляди, человек из воды лезет!
— Может, швед! — вскрикнул Савелов и, обнажив тесак, бросился к берегу, на который действительно карабкался вылезший из воды человек.
— Свой! — закричал последний, увидев русского воина.
Савелов приблизился.
— Яков! — Антон! — раздались два крика, и вслед за этим Матусов набросился, схватил Якова в могучие объятья и, целуя его и тиская, кричал:
— Жив! Жив!
— Пусти его, задушишь!
— Как ты выбрался?
— Да оставь! — остановил его Савелов, — видишь, он устал, вымок, может, голоден. Ты беги лучше к Митьке и водки достань, а я его к нам уведу! Ну, скорее! Идем, Яков!
Он подхватил Пряхова и потащил в палатку, а Матусов бегом побежал за водкой.