— Здрав буди, воевода!
— Здравствуй, здравствуй, добрый молодец! — прохрипел воевода. — Чай, о хозяине стосковался? — спросил он не без лукавства и погладил бороду.
Грудкину он показался разбойником — большой, пузатый, в желтой шелковой рубахе с расстегнутым воротом, с красным, как у пьяницы, лицом, с рыжею бородою и носом грушей.
Грудкин поклонился еще раз.
— Истину, государь, сказал. Покоя нет…
— Ну, ну, в том тебе честь. Да ты садись, в ногах правды нет! — прибавил воевода, а когда Грудкин сел, то, отпив из ковша, продолжал: — Я твоего Василия Агафоныча пожалел. Должен был хоть одну виску[18] сделать, да думаю, Бог с ним! Вместе бражничали на пирах, негоже. Там, на Москве, все сделают.
Грудкин вздрогнул и пробормотал:
— Как?.. В Москве?.. Зачем в Москве?
— Зачем? — повторил воевода. — У нас на то указ есть: все до царя касающиеся дела в Москву направлять, самого вора, его доказчика и все описать, что про то дело ведомо. Татебное али разбойное дело я вершу, а царевы все в Москве. Прямо в Преображенский приказ… в нем рассудят.
— Смилуйся, — воскликнул Грудкин, — ведь там загубят хозяина.
— Вестимо, — сказал воевода, — да я-то что же могу? Я — человек подневольный! — и он развел руками.
Грудкин вздохнул, а затем тихо проговорил:
— Казны-то, казны у хозяина! Неужели она ни к чему?
Воевода словно встрепенулся.
— Эх, парень! Прости, не знаю, как величать тебя…
— Петр.
— Эх, Петр! Я вот твоего хозяина всей душой люблю и зато царский наказ преступаю: ни ему виски, ни ему батогов. Преступаю, а ответ — ох, какой держать могу за это! А теперь сам суди, как его в Москву не отправить?
Наступило молчание.
— У нас мошна, у тебя голова, воевода! — сказал Грудкин.
— Так-то оно так, — задумчиво проговорил воевода и вдруг оживился: — Ну, ин! Вот что я для твоего хозяина надумал. Слушай, придвинься ближе!
Грудкин придвинулся, и воевода стал торопливо шептать ему сиплым голосом, время от времени пристукивая по столу волосатым кулачищем.
По мере того как он говорил, лицо Грудкина прояснялось. Он все оживленнее кивал головой и наконец радостно вскочил с лавки и низко поклонился воеводе.
— Все понял! А как тебя благодарить за то, воевода?
— Меня-то? — добродушно ответил тот. — Ну, это сам Василий Агафонович тебе скажет Иди же!
Грудкин поклонился еще раз.
— Сегодня вечером? — спросил он.
— Да! — ответил воевода.
Грудкин поклонился чуть не до земли и радостный выбежал на двор. Воевода поглядел ему вслед и тихо засмеялся: «Всем хорошо будет!»
Грудкин въехал на городской двор дома Пряхова, распорядился хозяйством и погнал коня в лес, к скиту.