В эмиграции Ленин и Соломон были знакомы, и Ленин иногда даже пользовался посредничеством Соломона, хотя в близкий круг Ленина Соломон никогда не входил. Так что лжи в «мемуарах» Соломона предостаточно. Однако и среди лжи — сознательной, вызванной антиленинским социальным (точнее, конечно, антисоциальным) заказом, или лжи невольной, вызванной непониманием Ленина, — всегда можно отыскать зёрна истины, и при всей злой карикатуре на Ленина, которую Соломон нам оставил, он порой пишет несомненную правду.
Так, я верю Соломону в том, что Ленин «зло называл» Керенского «министром из оперетки „Зелёный остров“»… Верю и в то, что в 1900-е годы Ленин, оценивая позицию «отзовистов», то есть тех, кто считал участие социал-демократов в царской Думе ошибкой, говорил Соломону:
— Так могут думать только политические кретины и идиоты мысли, вообще все скорбные главой…
Сказать так — вполне в духе и стиле Ленина. Он порой выражался не только сочно, но и весьма крепко. В июне 1915 года в письме из Зёренберга в Берн Радеку Владимир Ильич, имея в виду политиканское лавирование лидеров II Интернационала, написал: «Моё мнение, что „поворот“ Каутского + Бернштейн + К>о… есть поворот говна (= Dreck [что по-немецки и означает «говно». — С. К.]), которое почуяло, что массы дольше не потерпят, что „надо“ повернуть налево, дабы продолжать надувать массы…»[234].
Но я не верю и не верю Соломону, когда он далее пишет о времени после поражения первой русской революции:
«Надо сказать, что, споря со мной, Ленин всё время употреблял весьма резкие выражения по моему адресу… И вот последние его грубости вывели меня несколько из себя. Но я внешне спокойно прервал его и сказал:
— Ну, Владимир Ильич, легче на поворотах… Ведь если и я применю вашу манеру оппонировать, так и я могу обложить вас всякими ругательствами, благо русский язык очень богат ими…
Надо отдать ему справедливость, мой отпор подействовал на него. Он вскочил, стал хлопать меня по плечам (? — С. К.), хихикая (н-да! — С. К.) и всё время повторяя „дорогой мой“ и уверяя меня, что, увлечённый спором, забылся…»
Здесь налицо позднейшее желание Соломона стать на один уровень с Лениным, а поскольку стать на уровень Ленина Соломон по причине микроскопического масштаба личности не может, он то и дело низводит в своей книге Ленина до своего уровня — микроскопического, «соломонистого»…
Приём и не новый, и не редкий, ибо заурядных мемуаристов — легион, а избранных натур, которых они «описывают» в своих мемуарах, — единицы. И тут опять нельзя не вспомнить незабвенного гоголевского Хлестакова… Соломон был «на дружеской ноге» не с Пушкиным, а с Лениным, но — на хлестаковский манер!