— Пока не сходится, но будем надеяться.
— А можно загадать на него желание?
— Конечно, можно.
Ей очень шла форма, подчеркивала и поразительно узкую талию, и высокую, еще не расплывшуюся грудь. Насчет размалеванности он тоже перегнул, совсем наоборот: очень приятное и свежее лицо, немного деревенское даже. Впрочем, это могло ему показаться из-за плохого освещения, недаром же оно размылось в памяти, а фигура и осанка запомнились четко.
— Загадывайте, — сказал он. — Пасьянс довольно-таки сложный, зато, если сойдется, желание обязательно сбудется. А я постараюсь, мне хочется, чтобы сошлось.
Ему и желание хотелось узнать, но спросить не решился. Жалко было, что место рядом с ним занято, иначе бы она непременно присела. Он же видел, как ей интересно. Но рядом с ним размеренно сопела пожилая и на самом деле размалеванная дама. В самолете вообще не оставалось свободных мест. Он сам видел, как люди просились на этот рейс, а им отказывали.
— А когда можно узнать, сошлось или нет? До посадки успеете?
— Буду стараться, а не уложусь — сяду в зале ожидания и не уйду, пока не получится, — пошутил он.
— Смотрите, не обманите, я на вас надеюсь.
Стоять долго в проходе было неудобно да, наверное, и неприлично. Стюардесса ушла к себе, а вернулась уже перед началом снижения.
— Ну как? Сбудется мое желание?
Пасьянс не сошелся, но он все-таки обнадежил ее.
— Обязательно.
— Вот спасибочки. Не забудьте пристегнуться, идем на посадку.
Очень милая девушка, но ремнем он не пользовался никогда, из суеверия: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет», — говорил он обычно в таких случаях.
Самолет сделал круг над аэродромом, но не сел и пошел на второй заход. В хвостовой отсек торопливо прошел человек в летной форме, скорее всего, бортмеханик. Потом появилась стюардесса с привычной программой.
— Граждане пассажиры, не забудьте пристегнуть ремни, температура в городе…
Договорить она не успела. Самолет дернулся от резкого удара. Стюардесса вскинула руки. Колени длинноногого врезались в его ребра. Он подскочил над креслом. И тут же погас свет. Но ненадолго. Ему показалось — всего на секунду. И снова вспыхнул. Только это уже был настоящий, живой огонь.
Горели обломки самолета.
Он стоял по пояс в снегу и ничего не слышал, ничего не понимал. Снег от огня окрасился в бледно-розовый цвет. На нем чернели человеческие тела. Все казалось неподвижным. Все, кроме пламени над обломками. И тишина, подозрительная, совсем ненужная, пугающая тишина. Он крикнул, но голоса своего не услышал. Он крикнул еще раз, и еще, и еще. Плясал огонь, розовел снег, метрах в пяти от него стоял лысый мужчина и размахивал руками. И вдруг обрушился рев, мощный до боли в ушах, словно где-то повернули регулятор звука на полную мощность: вой сирены, стреляющий треск пламени, стоны и чей-то дребезжащий голос, может быть, и его собственный.