— Да вроде, — виновато буркнула, слушая, как дочь передает по телефону:
— Все, подруга, мать проснулась, иду собираться, ждите.
— Пряников не купила? — спросила она капризным голосом, чтобы увильнуть от неприятного разговора.
Нинка словно и не услышала.
— Ну и как это называется? Ты совсем как ребенок. Целую кастрюлю пирожков съела. Такого и молодой желудок не выдержит.
Говорит вроде посмеиваясь, а голосок-то колючий, злой.
— Какую всю? Там еще много оставалось.
— Очень много. Три штуки. Я их приготовила, чтобы людей угостить на даче.
— Неужто три?
— Можешь посмотреть, кастрюля на столе. Пирожков не жалко, о здоровье твоем беспокоюсь. Думаешь, я не вижу, что весь пол в разводах. Рейтузы-то хоть сменила?
— Сменила, — кивнула она и опустила голову.
— А грязные куда спрятала?
— В тазике замочила и под ванну поставила. Сейчас простирну.
— Ладно, разберемся. А сейчас поедем с Куницыными дачу смотреть.
— С какими Куницыными?
— Это наши старинные друзья. У них там по соседству дача продается, вот мы и решили обзавестись, дело-то к старости идет. И тебя на свежий воздух будем вывозить.
Нинка улыбнулась, приобняла ее за плечо. Она покорно и радостно прижалась к теплому боку и притихла, не совсем понимая, кто из них дочь, а кто мать.
— И морковку посадим?
— Обязательно. Я давно Володьку соблазняла. Видимо, дозрел.
Дверной звонок защебетал затейливым птичьим голосом. Мудрено придумали. Три раза доводилось ей слышать звонки в городских квартирах, и все они были какие-то пугающие, а этот веселый.
— Легок на помине. Сейчас будет ругаться, что мы не собраны.
Едва переступив порог, зять и впрямь стал поторапливать. Но не ворчливо, а весело.
— Мне сегодня газетка с гороскопом попалась на глаза, и там черным по белому написано, что у овнов сегодня благоприятный день для приобретения недвижимости, так что я готов платить не глядя.
— Серьезно, что ли, — игриво удивилась Нинка.
— Абсолютно.
— И давно ли ты стал верить гороскопам?
— С сегодняшнего дня. Давай, тещенька, поторапливайся. Ты у нас главный оценщик. Без тебя нас непременно облапошат.
Зять дурачился, а ей почему-то стало тревожно, боялась, что за бодреньким голосом прячется какой-то подвох. И с какой стати она должна быть главным оценщиком?
— Быстрее, девушки, быстрее, а то Куницыны уже заждались. Я обещал быть у их подъезда через десять минут, а в городе пробки.
Дом, возле которого их ждали, был высоченным, но узким, с единственным парадным, и площадка перед подъездом не такая хмурая, как у них во дворе. Солнышка хватало, только лавочек не было. К машине подошли двое. Женщина примерно Нинкиных лет, а мужик вроде как помоложе, или ей показалось, потому что худощавый. Взгляд на нем почему-то задержался. А когда он улыбнулся, увидела «воротца» в середине верхних зубов и все поняла — это же Васька. Васька из ее деревни. Деревни, в которой родилась и росла до пятнадцати лет, из которой погнали на северную Кудыкину гору. Тощенький, долговязый Вася, который приносил ей первые жарки. Его «воротца» с другими не спутаешь. Но почему не узнал? Поздоровался и отвернулся. С зятем разговаривает. Забыл, как орешками угощал. Ее семью угнали, а их не тронули. Батька в активистах числился. А Васька проститься пришел, не забоялся. И не узнает. Даже не смотрит в ее сторону.