Валентин поставил чемодан, повернулся к приятелю и демонстративно осмотрел его с ног до макушки, обошёл вокруг, пристально вгляделся в левое ухо, сморщил лоб, изобразил, что что-то подсчитывает.
— Если честно, Илья Вадимович, то написано, что Вы будущая звезда советской, да что там говорить, мировой исторической науки. Лауреат всех академических премий, почётный член обществ и конгрессов. Думаю, что сей недостойный муж проникся к вам исключительной завистью, потому и позволил себе столь уничижительные публичные предположения.
— Хорошо излагаешь, академик! Аж дух захватило. Твои бы слова да Богу в уши.
Москва Валентина приняла. И он к ней сразу потянулся, не находя внутри себя заранее ожидаемого раздражения многолюдностью и суетностью. Всё сразу показалось на своих местах и в порядке вещей. В прошлые свои, ещё детские, приезды, когда передвигался он по столице не собственной волей, а волей матери или Васьки, Москва Валентину не нравилась. Не понимал он её, всякий раз оказываясь в самой толчее и давке, проходя торными туристическими маршрутами. Мать город не знала совсем, стеснялась его размеров и постоянно боялась заблудиться. Спрашивать дорогу почему-то не хотела, потому всякий раз, как чувство пространственной ориентации у неё начинало сбоить, она спускалась в метро и ехала до Пушкинской или Чеховской, чтобы начать движение заново по местам, которые условно казались знакомыми. В каждый свой приезд жили они в гостинице «Минск», в той самой, в которую мать, по её рассказам, поселил давно, ещё до рождения Валентина, отец. Окна номера всякий раз выходили на шумную улицу Горького с невообразимым количеством людей и машин. Валентин часами мог наблюдать движение внизу, находя развлечение, например, в счёте красных жигулей: сколько в одну сторону проехало красных жигулей, сколько в другую. Сам болел за тех, что едут слева направо, от Кремля.
Васька, как правило, каникулы проводил у своего отца в Петрозаводске, но перед самой армией приехал вместе со всеми. Его интересы с интересами восьмилетнего Валентина никак не стыковались. Васька исследовал Москву с утилитарной точки зрения, выискивая в ней исключительно магазины автозапчастей. Ходить с ним было неинтересно, так как все эти магазины оказывались почему-то на окраинах или в районах, где ничего примечательного для Валентина не наблюдалось. Когда же Валька приехал сюда вместе с классом на весенние каникулы уже пятнадцатилетним подростком, то всё, что он запомнил, так это вкус жареного пирожка с Ярославского вокзала, которым он отравился. Он лежал, скрючившись, на одной из пятнадцати раскладушек, установленных в спортзале какой-то школы в новостройках, и мечтал только о том, чтобы живот наконец унялся. Живот перестал болеть через три дня, когда все уже собирались на вокзал. Он вышел из дверей школы и почувствовал сладкий-пресладкий запах распускающихся липовых почек. И запах тот Валентину чрезвычайно понравился.