У окна разговор шел на ту же животрепещущую тему. Изрядно принявший, Алик Копчевский, с красным, сердитым лицом, громко говорил концертмейстеру альтов Толе Женчуку:
— А ты попробуй поиграй на моем полене, и я посмотрю, какой у тебя будет звук!
Женчук отворачивался от Копчевского, но тот надвигался на него, норовя заглянуть прямо в лицо.
Прозрачные, словно лед, глаза Глотова перемещались с Копчевского на Женчука и обратно, пока наконец не замерли на Алике.
— Я что-то не пойму, кто мешает тебе заработать на приличный инструмент? — холодно поинтересовался он.
Алик от возмущения потерял дар речи и умолк на полуслове. Потом втянул воздух, смешно заморгал и проговорил:
— Кто мне мешает? Ты еще спрашиваешь! Тебе ли не знать, как мы тут пашем, каждый день вызов, а я, к твоему сведению, вечером квартетом в клубе играю. Иногда и ночью. И что, заработал я на «итальянца»? Хрена лысого!
Чегодаев увидел, как навострила уши Ирка, и не успел он что-либо предпринять, как та подлетела к Глотову.
— Заработать, говоришь? — прошипела она. — Да как он, мальчишка, может заработать, если я пятнадцать лет оттрубила здесь — и то ничего путного не смогла! Думай, что говоришь, — зажрался, разжирел за наш счет!
— Прекрати, Ир. — Чегодаев, который никогда, даже в самом сильном подпитии, не выдал бы своей антипатии к Глотову, потянул Ирку за рукав, но та лишь в ярости зыркнула на него глазами.
— А нечего оскорблять! — отчеканила она. — Живет за наш счет, ладно, пусть живет, но чтоб уважал!
— Правильно! — заорал Копчевский. — Экс-сплу-ататор! — Язык его заплетался, он еле держался на ногах.
— Пора расходиться. — Васька подмигнул Глотову. — Помянули дирижера, и ладно.
— Да я что? — пожал тот плечами. — Я ничего обидного в виду не имел.
— Обидеть художника может каждый, — глубокомысленно изрек стоящий поодаль виолончелист Юра Иванов.
— Особенно если это пьяный художник, — закончил его мысль Чегодаев. — Все, народ, идем по домам. А накурили-то, не продохнуть!
Он крепко взял под руку пытавшуюся протестовать Ирку, другой рукой ухватил за шиворот Копчевского и потащил обоих в гардероб.
— Ир, ты одна — человек, — бормотал Алик, спотыкаясь и то и дело хватаясь за Чегодаева. — Ты одна все понимаешь правильно! Заработай ему на инструмент! Ишь! Я ему заработаю на…
Тут Васька втолкнул Копчевского в раздевалку и накинул ему на голову куртку. Алик замолчал и только громко сопел, пытаясь освободить лицо.
Сверху спустился Глотов, все такой же безупречно аккуратный, старательно, волосок к волоску, причесанный. На бледном его лице горели два рваных красных пятна.