— Т… ты не… Я теб…
— И вот мой вывод: ваша вера не ошибочна. Равно как и мои выводы. Значит, из этого может быть только один вывод, — прошептал некромант. — Люди, что ищут утешения в вашей вере, вовсе не проникаются ею. Они не верят в двух богов. Они не верят в то, что ваше дело правое. Они не верят вам!
— Будь ты проклят!
Рука обожженного мужчины взметнулась наверх. В скрюченных пальцах все еще была сжата рукоять меча с небольшим зазубренным куском, оставшимся от некогда опасного оружия.
Обломок меча впился в раскрытую ладонь, выставленную Ивирионом в качестве защиты. Брызнула кровь, но некромант не отступил. Пламя в считанные секунды охватило руку некроманта и быстро перекинулось дальше на запястье противника.
Мужчина истошно закричал, когда огонь начал пожирать его руку.
— Это было не очень умно, — словно не замечая боли в руке продолжал некромант. — Сейчас ты ничего не можешь мне сделать. Ничего! Ну а я, — пламя уже полностью охватило руку едва живого человека, но Ивирион загасил его. — А я могу. И я вытащу из тебя все, что только возможно.
Ладонь на голове мужчины засияла зеленым светом, по белой коже пошли мелкие темно-зеленые трещины. Словно мрамор, подвергшийся разрушению. Мельчайшие щупальца огня распространились по голове едва живого мужчины, устремляясь к глазам и ушам, рту и шее.
— А теперь, ты расскажешь мне все. И я не намерен слушать твой религиозный бред, которым явно забита твоя голова. Дай мне узреть истину!
И мужчина закричал.
* * *
Образы. Сотни. Тысячи расплывчатых едва ощутимых образов, что проносились мимо него. Вот что он увидел. Вот что представляло собой сознание человека. Какие-то из них сияли, а другие были замутненными. Что-то было более четким, что-то менее.
Ивирион оказался посреди всего этого водоворота, пытаясь сосредоточиться. Что скрывал этот человек? Почему? И какие сведения в его голове были ему нужнее всего?
Детство? Все может быть. Как-никак церкви двух богов двадцать лет. А ему? Тридцать два. Быть может, он был свидетелем возвеличивания церкви? Рождение, рождение брата и сестры, жизнь на ферме, а затем и в большом городе.
Нет. Не то.
Тогда как? Как он стал одним из тех, кто носил синие доспехи? Быть может в юношестве?
Первая любовь, гибель родителей, смерть брата, жизнь в трущобах.
Нет. Снова не то.
Тогда когда? После двадцати трех. Вот оно. Жизнь в трущобах сломала его. Дальше. Голод, нищета, убийство за кусок хлеба. А мясо вообще роскошь. Дальше, глубже, быстрее. Ага. Раскаяние. Он раскаялся и пришел в храм. Пришел и что? Как он стал таким?