— Нет, — призналась леди Катарина, — кухарка и моя маленькая дочь.
Маленькая дочь? Что за вздор? Рука Эдуарда предательски дрожала. Момент, когда он мог перерезать кому-то горло, упущен. А теперь ещё история про маленькую дочку! Наверняка эта женщина просто водит его за нос, ожидая помощи.
Позади умирающий Ярви захлёбывался от хриплого кашля.
— Этому человеку нужна помощь, — участливо произнесла леди Катарина, воскресив в памяти Эдуарда образ матери. — И вам тоже.
Эдуард зажмурил глаза, пытаясь сдержать непрошеную влагу. У него больше не осталось сил. Он был на пределе. Её голос вызывал в душе прилив стыда — и острое понимание неправильно выбранного пути.
— Пожалуйста, опустите нож, — сказала она, сделав короткий шаг вперед, — я обещаю, здесь вам никто не навредит.
Её слова словно проникали в душу. Столько доброты и спокойного достоинства было в них! Эдуард слишком долго находился в страхе и смятении. Слишком долго страдал. Теперь он таял от её тепла, словно свеча, поднесённая близко к огню.
Наконечник копья упал на каменный пол кузни. Вслед за ним на колени повалился сам Эдуард, стыдливо закрывая лицо руками.
— Простите… — полушёпотом сказал он, чувствуя, как его душат слёзы. — Простите меня…
В кого он превратился? В кого они его превратили?
Он ждал, что его ударят. Ждал, что дверь кузни захлопнется, оставляя его внутри. Ждал, что услышит крики и топот людей, которые схватят его и вернут в ту яму, где ему, вне всяких сомнений, самое место…
Эдуард ощутил аромат сушёных полевых цветов, смешанный с лёгким запахом лука. На плечи легли ласковые женские руки, напоминавшие объятия матери.
— Всё хорошо, мой мальчик, — произнёс мягкий, как тёплое молоко, голос леди Катарины. — Теперь всё хорошо.
Юноша, которого Эдуард ещё недавно держал в заложниках, оказался слугой, его звали Рон. Хозяйка тут же распорядилась расковать цепь и перенести больного в дом.
Когда согнувшийся под весом Ярви Рон покинул кузницу, леди Катарина проводила в дом и самого Эдуарда. Над крыльцом он заметил фигурную дощечку в форме щита. Краска выгорела на солнце, но герб владельцев усадьбы всё ещё можно было разобрать.
Это была золотистая дубовая ветвь на зелёном фоне.