— Помоги.
Думая о том, что Делия уже на исходе сил, я благоговейно смотрел, как она возглавила полупьяный хор из бородатых и татуированных сыновей шахтеров, водителей грузовиков, речных проводников, лыжников-любителей и любительниц молодых спортсменов во вдохновенном исполнении «Изумительной благодати»[34].
Где-то на середине второй строфы она взяла меня за руку и потянула к микрофону, словно спрашивая: «Почему ты не поешь?»
Мой отец был шести футов и пяти дюймов роста, с глубоким грудным голосом, и когда он пел, то каждый раз поднимал руки. Не важно, где он находился. Его не беспокоило, что могут подумать другие. И когда он делал это, все обращали внимание, потому что его голос и тело выделялись на общем фоне. Должно быть, мне было не больше четырех лет, когда я стоял рядом с ним и пел эту песню. Моя макушка доходила ему до середины бедра. Биг-Биг исполнил вступление на пианино, и когда отец проревел слово Изу-мии-тельная, то помню, как звук завибрировал и зарокотал у меня в груди, словно прибой на пляже. Испуганный и взволнованный, я обхватил его ногу и крепко держался, зная, что последует дальше. Помню пот, выступивший на его лице и стекавший по рукам.
Когда я открыл рот и выдавил несколько нот, Делия повернулась ко мне. Она отклонилась назад, перестала петь и только слушала. Слезинка, выкатившаяся из ее правого глаза, дала мне понять, что мои слова глубоко проникли. Должно быть, остальные разделяли ее изумление, потому что я самостоятельно допел половину третьей строфы. Только я и гитара.
Давненько я этого не делал.
Делия зааплодировала вместе с остальными и снова запела. Хор грянул вдвое громче предыдущего, и теперь вечер обрел собственную мелодию.
Когда мы наконец достигли строфы: «Пройдут десятки тысяч лет, / Забудем смерти тень», все возвысили голос и подняли кружки, расплескивая пиво и пену. Со своего наблюдательного пункта через открытую гаражную дверь я видел улицу и три квартала в сторону центра «Ривервью», который находился по другую сторону моста. Огромный человек с высоко поднятыми руками расхаживал взад-вперед по мосту, купаясь в желтом сиянии уличных фонарей.
Звук может переносить человека во времени.
Мы завершили вечер под общий свист, аплодисменты и просьбы о фотографиях и автографах. Фрэнк, который явно обрел новую религию, объявил выпивку за счет заведения, и «заведение» оценило этот жест. Делия, только что поставившая подпись на груди какого-то парня и сфотографировавшаяся с шестью студентами, обняла меня и прошептала мне на ухо:
— Кажется, они говорили, что ты больше никогда не будешь петь?