По фильму "Родня" режиссёр Михалков получил 117 поправок худсовета, потом был вызван на партком "Мосфильма", сумел узнать решение: кинопрокат картине не светил. Приехал домой, начал жаловаться маме. "А она меня приобняла и сказала: "Значит так надо…". Три простых слова. Промыслительных. "И я понял, что это одно из самых мудрых правил жизни: относиться к происходящему с простым смирением". Но далее не преминул напомнить: "Когда чуть ли не с самого начала горбачёвской "гласности" и "перестройки" все вдруг начали кричать, как их притесняли, я нигде не говорил, что "Родню" продержали три года на полке".
Не смог смолчать в 1986-ом, на 5-ом "революционном" съезде Союза кинематографистов СССР. Съезд гремел, негодовал, целился в советское кино. Порочил, шельмовал, едко оскорблял крупнейших кинематографистов за то, что чтила их "тоталитарная" власть, награждала, давала зелёный свет. Никита Сергеевич единственный (!) поднялся на защиту мастеров старшего поколения, режиссёров-фронтовиков, в первую очередь Сергея Фёдоровича Бондарчука. Но прошло немного лет и выяснилось: прав был Михалков, победа за ним! Только очень горько, что прошедшие через страшную войну художники кино, пройдя через тот злосчастный съезд — как-то вскоре один за другим улетели от нас, обернулись "усталым журавлиным клином". А их кинопроизведения — фильмы Бондарчука, Озерова, Чухрая, Кулиджанова, Ростоцкого, Матвеева и, наконец, замечательного комедиографа Гайдая — и сегодня не сходят с экранов, к ним приникают новые поколения, они — часть национального достояния.
О великом советском военном киноавтор исключительно с признанием: "кино о Великой Отечественной — целая планета". Но затем поразмыслит: "все классические военные фильмы… воссоздавали общепринятую героико-патриотическую интонацию".
И он напишет, как, создавая военную дилогию "Предстояние" и "Цитадель", ("Утомлённые солнцем 2") искал иную, собственную интонацию. Напишет главу публицистическую, духоподъёмную, полемическую. Пропишет весь восьмилетний процесс — от замысла, через вдохновенный, всё поглощающий труд "в буквальном смысле на износ" до показа в Каннах. Расскажет о гигантском количестве архивных материалов, которые не только были осмыслены исторически, мировоззренчески — найденные потрясающие истории простых солдат он прожил сердцем, горюя, сострадая, преклоняясь и дивясь: "Как получилось, что гигантская, мощнейшая немецкая армия, на которую работала чуть ли не вся Европа… была разгромлена?". Потому и выдаст сокровенное: "Я не верю в то, что без Божьего промысла была возможна такая победа".