– Это единственные утешительные стихи об умирающей юности, какие я когда-либо читал, – сказал он в качестве вступления. – Конечно, сходство лишь частичное, – виновато добавил он, когда закончил. – Но чувства, идея остановки во времени, воспоминания о моменте, когда они были совершенно счастливы… чтобы иметь возможность вспоминать его всегда, – пожалуй, это все-таки приносит некоторое утешение. Во всяком случае, я на это надеюсь, Луиза… Извини, что заставил тебя плакать.
Он ушел, чтобы я могла побыть одна. И действительно, я не могла всецело согласиться с ним насчет утешения, потому что мне было мучительно, невероятно горько сознавать, что ты, Фред, навечно застрял в том времени, когда мы были вместе. И оно было счастливым, правда счастливым.
Сердечность его жеста… рискованность, болезненность и радость глубоких мыслей ошеломили меня.
Честно говоря, единственным человеком в мире, способным на столь многогранную доброту, я считала тебя, Фред.
Так что когда я читаю «Оду греческой вазе»...
Мы с Холли потихоньку ускользаем из корпуса, чтобы отпраздновать первый вечер возвращения горячими бутерами, и направляемся в прачечную-сушилку. Наша встреча сегодня прошла так себе, а мне хотелось бы, чтобы последние три недели семестра получились веселыми.
Едва я успеваю включить тостер и разложить швейцарский сыр на хлебе, как Холли объявляет:
– Итак, Бен рассказал мне об этом.
– О чем «об этом»?
Я знаю, что Бен держит слово. Мы же договорились не болтать, и он не станет.
– Я применила старую-старую уловку, а он купился, – она улыбается, глаза сияют. – Сказала, что уже знаю все от тебя, так что пусть не боится, ничего нового все равно не расскажет. Кроме того, что вы сделали это дважды. Этого я не знала.
– Ничего ты не знала.
– Зато я быстро соображаю. Я же знаю, что ты сказала бы мне правду, если бы до сих пор считала подругой. Мы ведь раньше рассказывали друг другу все, – ей хватает наглости надуться и притвориться, будто она обижена.
– Да мне раньше и рассказывать было нечего, – говорю я.
Холли – само озорство, словно никогда в жизни так не развлекалась.
– Значит, ты переспала с Беном… ну и как?
По моей спине бегут мурашки – я узнаю выражение ее лица, каким оно было в давние времена куклы Мэгги Макгрегор: в душе Холли сражаются ревность-ненависть и восхищение-зависть.
– Ты правда считаешь, что это нормально – обманом выведывать правду? Теперь он считает, что проболталась я.
– Слушай, ему все равно, кто и что узнает, он тебе просто уступил, у тебя же задницу припекало, ты все причитала, как бы кто не пронюхал.