– Можно тебя спросить?
– Чего? – отзывается он, не отрываясь от экрана.
– Как ты так хорошо запоминаешь людей? Как ты их различаешь?
– Чего-чего?
– Возьмем Косоглазку.
– Ее зовут Патрис.
– Да все равно. Патрис. Как ты ее различаешь в толпе?
– Она моя подружка.
– Это я знаю.
– А ты знаешь, что она со мной сделает, если я не смогу различить ее в толпе?
– Да, но что в ней такого, что говорит тебе, – это именно она?
Он ставит игру на паузу. Долго и пристально глядит на меня, похоже, целую минуту.
– Я просто смотрю на нее. Просто знаю. Да что с тобой такое? Ты что, спятил?
Я перевожу взгляд на стены, увешанные изображениями баскетболистов. Мне хочется спросить, сможет ли он их различить без номеров на майках или фамилий на спинах. Когда я снова смотрю на него, он по-прежнему таращится на меня, только черты его лица изменились так, что передо мной совершенно новый человек. Я говорю:
– Не бери в голову. Это я так – прикалываюсь.
Возвращаюсь в свою комнату, достаю старую общую тетрадь, которую прячу в ящике, и начинаю ее перелистывать. В ней я расписываю свои поделочные проекты, зарисовываю их, составляю планы. Но среди «озарений», набросков, схем и списков необходимых материалов и деталей встречаются заметки наподобие таких:
Ходили всей семьей в пиццерию «У Клары». Заблудился на обратном пути из туалета. Очень долго разыскивал своих. Наконец, папе пришлось махать мне руками.
Так вымотался после субботней игры (мы выиграли на подачах), что даже не узнал Дамарио Рейнза, когда тот подошел поздравить меня.
И так через несколько страниц, запись за записью. Ничего шокирующего или тревожного, пока не начнешь сводить их воедино. Когда я их сейчас перечитываю, то испытываю ощущение, накрывающее меня, словно одеялом, но не теплым и уютно обволакивающим. Скорее плотным и колючим одеялом, которое набрасывают на голову, прежде чем засунуть тебя в багажник машины.
Со мной что-то не так.
Мне кажется, что в целом мире меня поняла бы только эта девчонка. Остаток вечера я сижу и думаю: «Надеюсь, она выкарабкается». И хотя в новостях соблюдают закон о вторжении в ее личную жизнь и все, что я знаю, – это ее фамилию, я пишу ей об этом письмо, вкладываю его в ее любимую книгу и вхожу в Интернет, чтобы разыскать почтовый адрес местной больницы.
Либби
13 лет
Доктор Уайсс высокий и худой – похоже, он не смог бы набрать вес, даже если бы попытался. Его беспокоит то, что я пытаюсь покончить с собой. Я говорю ему:
– Если бы я хотела совершить самоубийство, есть более быстрые способы это сделать.
Он стоит рядом с моей больничной койкой, скрестив руки на груди. Выражение его лица определить нелегко, поскольку он умудряется одновременно и хмуриться, и улыбаться.