В феврале и марте французы неоднократно приезжали в Феррару, чтобы набраться сил и развлечься. В апартаментах Лукреции устраивались турниры, празднества и балы. Для многих гостей танцы становились последними в жизни. 11 апреля 1512 года, в Пасху, за стенами Равенны состоялось одно из самых кровопролитных сражений в истории итальянских войн. Папские и испанские войска потерпели сокрушительное поражение, и решающую роль в этом сыграла артиллерия Альфонсо. Было убито десять тысяч человек, среди них — гордость французской армии, блестящий Гастон де Фуа, а также старый товарищ Чезаре по оружию. Ив д'Алегре и его двадцативосьмилетний сын. В числе взятых пленных был Фабрицио Колонна и папский легат, кардинал Медичи, будущий папа Лев X (его Альфонсо забрал с собой в Феррару).
«Герцог с триумфом въехал в город. Жители встречали его восторженно — и всадники, и пешеходы. Дети держали в руках букеты цветов. Стук барабанов, гудение колоколов, гром пушек… Шум был такой, что, как отметил Проспери, «казалось, город рухнет». Альфонсо въехал на площадь и спешился возле собора. Там ждала его Лукреция.
В конце процессии везли раненых и мертвых — тяжкое зрелище. Тело де Фуа отвезли из Болоньи во Францию, а раненые продолжали поступать в город и в последующие дни. Из Равенны, которую беспрепятственно дали разграбить, сообщили, что только благодаря срочным мерам, принятым герцогом, — он повесил несколько гасконцев — женщины и монахини не подверглись насилию.
Среди пленников, под охраной, был Фабрицио Колонна, но с выдающимися итальянскими пленниками в Ферраре обошлись как с гостями: Фабрицио Колонна мог ходить, куда хотел, правда, сопровождали его уроженец Модены, дель Форно, командующий легкой кавалерией, и Ринальдо Ариосто. Кардинала Медичи приглашали на соколиную охоту. По слухам, он якобы говорил, что благодарит Бога затри вещи: во-первых, зато, что исполнил свой долг и не бежал, как вице-король (Кардона) и другие испанцы; во-вторых, за то, что остался в живых; и, в-третьих, за то, что попал в руки герцогу Феррары: Альфонсо обращался с ним не как с пленником, а как с отцом. Менее чем через два года будущий Лев X забудет о благодарности герцогу Феррары.
Лукреция продолжала переписываться с Франческо Гонзага, несмотря на то что официально они находились в противоборствующих лагерях. Строцци в качестве посредника как-то незаметно пропал с горизонта. Заменил его граф Мелина. В январе Лукреция передала через него собственноручно написанное послание: «Напоминаю Вашему Сиятельству, что во мне Вы найдете преданную сестру, желающую Вам здоровья и счастья столь же сильно, как и самой себе. Да избавит нас Господь ото всех этих трудностей и препятствий, тогда снова Вы сможете посещать Феррару. Более всего на свете хочу я увидеть Ваше Сиятельство». Спустя несколько недель, через графа Мелина, она снова передает собственноручно написанное письмо. В нем она благодарит Франческо за то, что тот, несмотря на болезнь, откликнулся на ее послание: «Молю Господа, чтобы поскорее вернул Вам здоровье, я очень этого желаю». Судя по всему, Мелина удостоился полного доверия любовников. В марте она попросила Гонзага помочь Анджеле Борджиа и переслать ее письма французскому послу при императорском дворе. Если почему-либо сделать этого он не сможет, пусть во время беседы с кардиналом-епископом Гуарко (Матье Ланг, любимый министр императора) выскажется в пользу «дела Сассуоло». От имени своей любимицы Анджелы она попросила его переправить письма кардинала Сансеверино императору и Гуарко. Она и сама написала Касола, послу Мантуи при императорском дворе, и обратилась к Гонзага: «Поскольку письма эти имеют большое значение, прошу Ваше Сиятельство, что из любви ко мне Вы возьмете на себя труд и проследите, чтобы они благополучно попали к Касола…» Затем последовали обычные просьбы: она беспокоилась о судьбе пленников и просила освободить одного из них: «Никколо Кантор» был ее певчим. За тех, кто был нужен Альфонсо, Проспери хлопотал перед Изабеллой «из опасения новых разногласий между господином маркизом и господином герцогом…»