Мы ушли в загул. Потом, когда деньги закончились, мы сдались военной полиции. Нам выдали по пятьдесят долларов и приказали возвращаться на базу, но мы снова ушли в самоволку. Нам было по девятнадцать, мы были молодыми и глупыми. Студенческое общежитие казалось раем, и нам не хотелось оттуда уезжать. Наконец, нам снова пришлось сдаться военной полиции. На этот раз денег нам не выдали, а отвезли на автобусную станцию и посадили в автобус. Все мы, кроме одного парня, который подрался с полицией и снова ушел в самоволку, благополучно добрались до базы. Нам объявили строгий выговор, а парня, который ушел третий раз в самоволку, выгнали из армии.
На выручку пришла старший лейтенант Шарлотта Ганнон. Она переговорила с офицерами, которые решали мою участь, и сказала им, что я очень ценный кадр и заслуживаю снисхождения.
Это решило мою судьбу. Шарлотта Ганнон за меня поручилась, и этого было достаточно, чтобы я снова оказался в отделении общей хирургии. Но она строго предупредила:
– Гарднер, чтобы подобное больше не повторялось! Делай хорошо свою работу, и я обо всем забуду.
После этого случая я больше не срывался. Потом познакомился с матросом по имени Леон Вебб, который стал одним из моих лучших друзей на всю жизнь, и вместе с ним мы сняли недорогой трейлер за пределами базы. Мы подумали, что в трейлере наша жизнь будет спокойнее. Машины у меня не было, но я рассчитывал, что Леон будет подвозить меня до базы. Иногда наши рабочие графики не совпадали и мне приходилось просить других людей меня подбросить до места. Нам платили дополнительные деньги за то, что мы жили и питались отдельно. Мы тогда не слишком считали деньги и, когда они закончились, несколько дней голодали. Помню, как однажды холодным вечером (а в тех краях в лесах по ночам бывает холодно) у нас оставалась банка консервированных бобов и одно крупное страусиное яйцо.
В моей жизни все было хорошо, но за полгода до окончания службы я начал нервничать. В армии платили четыреста с небольшим долларов в месяц, кормили, поили, давали крышу над головой и обеспечивали медстраховкой. Я мог жить спокойно. Что меня ждет через полгода? Если бы у меня был отец, возможно, он посоветовал бы, что мне делать и как поступить. Я пошел служить, как в свое время сделали мои дяди. Мать говорила мне, что у меня все получится и я буду успешным в выбранной мной профессии. Мне удалось вытянуть из матери имя моего отца. Его звали Томасом Тернером, он жил в Луизиане. Что бы этот Томас Тернер сказал, если бы узнал, что его сын хочет стать доктором? Может, он тогда захотел бы со мной общаться?