Главное место в комнате занимала двуспальная кровать – такая громадная, что с первого взгляда даже не замечалась. На ней лежало синее пуховое одеяло и разноцветные махровые простыни, дар братского Вьетнама.
«Тоже к себе водит, – думала Люся, внимательно глядя на металлического человека, – и ничего в этом, выходит, нет страшного. Не я одна…»
– Изделие карпов, – вслух прочитала она надпись на маленькой серой бумажке, приклеенной к кубическому пьедесталу.
– Каких карпов, – сказала Нелли, снимая свой кожаный балахон. – Это советское.
Люся непонимающе подняла на неё глаза.
– Карпы, – объяснила Нелли, отбирая изделие, – это на милицейском языке американцы.
Она осталась в зелёном шерстяном платье, перехваченном тонким чёрным пояском, – оно очень шло к её чёрным волосам и зелёным эмалевым серёжкам.
– Раздевайся, – сказала она, – я сейчас.
Люся сняла шубу и шапку, повесила их на рога оленя, служившие вешалкой, подтянула к себе два разных тапочка, сунула в них ноги и пошла в ванную, где первым делом смыла со щёк чёрные косметические ручьи. Потом она пошла на кухню к Нелли. Там был такой же беспорядок, как и в комнате, и так же попахивало прокисшим шампанским. Нелли собирала в пластиковый пакет из продовольственной «Берёзки» разную еду – две коробки зефира в шоколаде, батон сервелата, булку хлеба и несколько банок пива.
– Это морячкам, – сказала она Люсе. – Пусть согреются. Этот, который на полу рыдал…
– Вадим, – сказала Люся.
– Точно, Вадим. Что-то в нём есть трогательное, светлое.
Люся пожала плечами.
Нелли положила в пакет оба пистолета, взвесила в руке фигуру великого шахматиста и поставила её на холодильник.
– Пусть на память останется, – сказала она, открывая окно.
В кухню – точь-в-точь как полчаса назад в салон автобуса – ворвались густые клубы пара. Далеко внизу зелёной ёлочной игрушкой поблёскивал автобус, а рядом на снегу покачивались две долгих тени. Нелли кинула пакет – тот полетел, уменьшаясь, вниз и шлёпнулся на заснеженном прямоугольнике газона. И сразу к нему кинулись чёрные фигурки.
Нелли торопливо закрыла окно и поёжилась.
– Я бы в них кирпичом кинула, – сказала Люся.
– Ничего, – сказала Нелли, – так им обиднее будет. Хочешь чаю?
– Лучше б выпить, – сказала Люся.
– Тогда пошли в комнату и этого возьмем, железного… У меня «Ванька-бегунок» есть, полбутылки.
Люся не поняла сначала, а потом вспомнила: так в кругах, близких к продовольственной «Берёзке» на Дорогомиловской, назывался «Джонни Уокер» – по слухам, любимый напиток покойного товарища Андропова. Господи, подумала вдруг Люся, ведь как недавно всё это было – метель на Калининском, битва за дисциплину, нежное лицо американской пионерки на телеэкране, косая синяя подпись «Андроп» под печатным текстом ответа… И что шепчет сейчас суровый его дух нежной душе Саманты Смит, так ненадолго его пережившей? Как мимолётна жизнь, как бренен человек…