– Неужели тебе не хочется, чтобы их освободили? – шепчет мне Мария.
– Я просто не люблю маскарады, – так же тихо отвечаю я.
– Но это происходит на самом деле!
– Нет, это не так.
Томас Уолси спускается с трибунала и направляется к трону Генриха. За спиной короля сияет королевский герб, его голову цвета осени венчает корона, а лицо его источает благородную суровость. Толстяк Уолси опускается на колени перед королем на случайно, но так удобно подвернувшуюся ему подушечку, и я замечаю рядом с ним еще три вышитых золотом подушки, разложенные на полу на равном расстоянии друг от друга и от трона. Несложно догадаться, что они приготовлены для нас. Я жду.
Екатерина знает, что нам следует делать дальше, они уже давно продумали это с мужем. Возможно, они даже проконсультировались и с хореографом.
Сотни мальчиков одновременно вздыхают, когда видят, как Уолси складывает руки в знак преданности королю. Они понимают, что этот человек сейчас взывает о спасении их жизней к великому королю, который сидит в полном молчании. Кто-то из простых людей начинает шептать: «Пожалуйста!»
Кто-то из матерей плачет, кто-то вдруг взывает: «Тюдор!», словно стремясь напомнить Генриху о прежней верности.
Но лицо Генриха неподвижно, как у статуи.
– Нет, – он качает головой.
По залу проходит ропот. Неужели все эти мальчики должны будут умереть? Все до единого? Даже вон тот малыш, что трет кулаком глаза и чье лицо покрыто потеками от слез?
Екатерина поворачивается к Маргарите Поул, которая стоит позади нее.
– Мой арселе, – шепчет она. И Маргарита Поул, кузина моей матери, которая уже видела подобное раньше, прекрасно понимает, что ей надо делать дальше. Мария тут же повторяет действия Екатерины, как в зеркале, снимая свой арселе.
Я тоже поворачиваюсь к своим фрейлинам.
– Освободите мне голову, – велю я, и через мгновение мы все трое остаемся с непокрытыми головами.
Седеющие волосы Екатерины рассыпаны по ее плечам, и, увидев это, я тоже встряхиваю головой, и мои локоны, на тон светлее, чем у самого Генриха, спадают по моей спине. Мария тоже поднимает руки и распускает копну прекрасных кудрей, которые падают ей до пояса роскошной золотой гривой.
Екатерина выходит вперед, и мы следуем за ней. Лорд-канцлер сгибается еще ниже. Сначала королева, потом я, а следом за нами Мария опускаемся перед Генрихом на колени, сложив руки в жесте мольбы, этакие роскошно одетые нищие.
– Молю вас о милосердии, – говорит королева.
– Молю вас о милосердии, – повторяю я.
– Молю вас о милосердии, – произносит Мария, и в ее голосе слышны слезы. Из всех нас она единственная верит в то, что происходит на этом представлении. Она искренне считает, что Генрих может простить этих несчастных юнцов по нашему прошению.