Эдинбургский замок,
Шотландия, весна 1504
В январе, в самом конце рождественских празднеств, до нас доходят известия о смерти младшего брата Якова, графа Росса. Это известие должно было опечалить Якова, хотя для меня мало какое горе было сравнимо с утратой Артура, но мой муж так искусно прятал свои переживания, что мне кажется, что он остался к кончине вовсе безразличен.
– Он был мне братом, но причинял множество неприятностей, – говорит он, беря мою руку и укладывая ее себе на согнутый локоть, пока мы прогуливаемся по галерее вдоль потемневших портретов предшественников Якова. В это время придворные занимали себя беседой, не сводя с нас внимательных взглядов.
– Братья часто так делают, – соглашаюсь я, думая о Гарри. – Сестры тоже.
– Я боялся, что отец предпочтет его мне, и отчасти причиной нашей с ним ссоры стала его идея поставить брата на мое место, назвав его наследником, и короновать на правление.
– Это грех, – благочестиво замечаю я. – Старшее дитя должно почитаться превыше остальных. Господь не зря создал порядок рождения детей, и, как любой порядок, он должен почитаться как священный.
– Слова истинной старшей сестры, – замечает он с быстрой горькой улыбкой.
– Всего лишь правда, – произношу я с достоинством. – Дома тоже бывало, что Марии позволяли выпячивать себя передо мной, и еще хуже, когда Екатерине Арагонской было позволено взять старшинство надо мною, хотя она была принцессой Тюдор по браку, а я – по праву рождения. Господь не зря расставил всех по своим местам, и этот порядок следует соблюдать.
– Однако смерть моего брата ставит меня в трудное положение. Мне жаль, если это тебе не понравится, но мне придется назвать своего преемника, – говорит он, по обыкновению минуя всяческие предисловия.
– Почему?
– Дорогая, я знаю, что тебе нет еще и пятнадцати, но постарайся думать как королева! Разумеется, брат был моим преемником, а теперь после его смерти, у меня его не стало.
– Значит, вы назовете преемника? – спрашиваю я, и внезапно меня озаряет надежда.
– Я должен это сделать.
– Сделаете меня своей преемницей?
Он разражается таким хохотом, что все придворные бросают свои дела и оборачиваются на нас.