Отец Фюрстер спокойно выслушал меня, не изменив ни на минуту своей бесстрастной холодности.
— Ваши верования неосновательны, господин Эрто, и ваша философия развлекает ваш разум, не утешая и не укрепляя вашего сердца. Чтобы объяснить необъяснимое для людей, вы придумываете какие-то последовательные воплощения. Что касается меня, то Господь, по Своей милости, создал меня верующим; я знаю, что наш Господь — Само Божество; если же я ошибся, — сказал он с едва заметной грустью, — то я погубил свою жизнь и стал собственным палачом.
Он сейчас же продолжал с прежней спокойной энергией:
— Но я не ошибаюсь. Живя в бедности, умирая в муках на кресте, подобно преступнику, Иисус показал настоящий путь тем, кто Его любит. Этот мир создан для страданий, для слез, для всего, что разрывает и давит. Страдание освящает нас: благодаря ему, мы живем, как угодно было жить нашему Спасителю.
Отец Фюрстер произнес эти слова с сосредоточенной теплотой, с убежденностью, производившей сильное впечатление. Я понимал, каково могло быть влияние этого знаменитого проповедника, когда его горячая вера растопляла лед, искусственно собранный у него на сердце, и скрытая страсть, пожиравшая это сердце, прорывалась наружу. Отец Фюрстер, видимо, был фанатик; но я должен был признать у него великое сердце, широкий ум, полнейшее личное бескорыстие. В XVI-м веке он повел бы меня на костер, может быть, со слезами, благословляя меня совершенно искренне. В ХХ-м — он мог защищать свои религиозные идеи только при помощи недостойных интриг.
— Мы никогда не поймем друг друга, батюшка, — сказал я ему. — Мы верим различно. Но вера у нас обоих искренняя. Позвольте мне объяснить вам, чего я желаю и что считаю возможным:
Госпожа Делиль любит и любима. Молодой человек, влюбленный в нее, отличается замечательным умом и благородным сердцем.
— Я знаю об этом, милостивый государь, и вы не можете сказать ничего хорошего о господине Леире, чего бы я сам о нем не думал, хотя он и отдалился от религии.
— Его жена вернет его к ней, и этот новый союзник будет стоить двадцати Делилей. Но позвольте мне продолжать.
Госпожа Делиль так впечатлительна и нежна, что этот брак приведет ее к смерти, если не будет расторгнут церковью. Вы знаете также, что у нее бывают странные явления экстаза.
— Да, я это, действительно, знаю.
— Позвольте мне говорить с вами так, как если бы я был католиком: думаете ли вы, что эти явления, тесно связанные с открытием освященных четок, не могут быть приписаны божественному влиянию?
— Нет, милостивый государь, я не думаю этого. Жития святых, правда, представляют многочисленные примеры раздвоения сознания; но подобные чудеса совершаются только с лицами, подготовленными к восприятию этих божественных даров Святого Духа суровым образом жизни и исключительными заслугами. Такие чрезвычайные явления, может быть, даже нельзя считать настоящими чудесами. Без сомнения, это только кажущиеся чудеса, «чудеса, согласные с природой», как учит св. Фома. Они получают характер чудес лишь вследствие нашего невежества; так, телефон кажется чудом дикарю. Факты, рассказанные вам господином Леиром и госпожой Делиль, может быть, исключительны, но не сверхъестественны. Церковь учит нас, что иллюзия легко возможна, воображение быстро работает, а чувства наши слабы, как все телесное.