— Благоволите сообщить мне симптомы, наблюдаемые вами у госпожи Делиль, — сказал я. — Это облегчит мою задачу.
Тогда господин Делиль рассказал мне подробно все то, что я уже знал от господина Леира, тем подтвердив сведения, полученные мной от последнего. Нечего и говорить, что он умолчал о своих гневных вспышках и не проронил ни слова об инциденте с гадальщицей; но подробно описал свои первые тревоги, равнодушие жены, ее непреодолимое отвращение к малейшей ласке и ее странные разговоры с самой собой, на которых он ловил ее. Он не скрыл, что его желание воспользоваться правами супруга вызвало у жены нервный припадок, за которым последовал продолжительный обморок, очень его напугавший; что с тех пор это обморочное состояние наступает каждый вечер; что жена становится холодной, неподвижной, бескровной и принимает вид трупа.
— Вот тогда-то вы и позвали моего испанского коллегу? — спросил я с рассчитанным простодушием.
— Да, — ответил господин Делиль с некоторым замешательством.
— Что ж он сказал?
— Он предположил припадки истерии.
— Что он прописал?
— Ничего.
— Это — человек благоразумный. Но, скажите, ведь должен был приключиться припадок еще более серьезный, чтобы вы так внезапно прервали ваше путешествие? Вы пробыли в Гранаде пять или шесть дней, а госпожа Делиль была больна с первого вечера.
— Возраставшая длительность обмороков принудила меня вернуться.
Я оставил эту тему и заговорил о Гранаде; спросил его, видел ли он собор, Альгамбру, Генералиф и, наконец, Альбайсин. Получив утвердительный ответ, я спросил о впечатлениях. Видал ли он пляски андалузцев и цыган? Да. Давал ли он гадать себе по руке, как обыкновенно делают все иностранцы?
Этот вопрос, видимо, смутил господина Делиля, который просто ответил:
— Я делал, что и все.
Я не стал настаивать и не сказал более ничего. Возобновил беседу сам господин Делиль после некоторого раздумья.
— Вы в самом деле думаете, что госпожа Делиль — не истеричка? — спросил он меня. — Мой тесть уверяет, будто вы ему это говорили.
— Таково мое мнение; но если причина, вызвавшая припадки, не устранится, то может разыграться сильнейшая истерия.
— А по вашему мнению, какова эта причина?
— Какое-нибудь длительное горе.
— Вы знали, что госпожа Делиль желала отсрочить наш брак?
— Да.
— Думаете ли вы, что этот брак был причиной ее болезни?
— Да, сударь. Простите меня, что я вам ответил так прямо; но я должен вам сказать правду, как честный человек и как врач.
Господин Делиль вздохнул.
— Будьте уверены, что если бы только мои личные интересы были поставлены на карту, я очень охотно принес бы свою любовь в жертву желаниям госпожи Делиль. К несчастью, на семьях известного ранга лежат обязательства более важные, чем желания отдельных лиц; это — священные обязанности, для которых надо быть готовым пожертвовать и богатством, и счастьем, и даже самой жизнью. Мы поговорим об этом потом, — прибавил он, — потому что уже приехали.