Единственно жалко было Меркулову за Миха, оказавшемуся в лишнем месте в плевельное время. И отвертеться теперь не получится, ибо посыльный так и сказал: «явиться вместе с орчуком».
— Ваше благородие, вы не будоражьтесь, авось и обойдется, — заметил Мих волнения собеседника, написанные на лице.
— Не обойдется, Михайло. Такое зря не проходит.
— Вы не стесняйтесь, меня полным именем давно не кличут. Мих и есть Мих. А по поводу расстроенности, я вам так скажу: у Бога на каждого свой план есть.
— И на тебя тоже?
— Конечно, Ваше благородие.
— И какой?
— А вот про то я пока не знаю. Я ж человек, то есть орчук, темный. Бог даст, пойму со временем.
Витольд Львович, человек хоть и крещеный, общих славийских взглядов на православие, как и прочую религию не разделял. Он не был из тех самых воинствующих атеистов, большей частью людей решительных, революционного толка. Меркулов скорее задержался где-то посередине, всячески отвергая всякое существование Господа, но и не имея желания людей и прочих в этом убеждать. Потому на замечание Миха «о планах Бога на каждого», аристократ деликатно промолчал. Так и продолжали они шествовать, меряя шагами мостовую: орчук неторопливо и размашисто, точно шел по удобному и веселому для себя делу, а Меркулов собранно и пружинисто, как заводная гоблинарская кукла.
— Так ты, Мих, значит, православный? — Спросил в скорости Витольд Львович.
— Знамо дело, Ваше благородие. Как и папенька был.
— Так у тебя отец… — Меркулов слегка поколебался, но все же закончил, — человек?
— Истинно так, — кивнул орчук, ничуть на вопрос и паузу не обидевшийся. — Папенька мать очень любил, первые года, когда я махонький был, даже по Орколии вместе с кочевниками скитались.
— А что потом?
— Расстались они. Я с папенькой уехал, ведь не чистокровный орк. А у их женщин главное что — чтобы сын сильным воином был, а я эвона какой хлюпик. Мать замуж второй раз вышла, за орка, знамо дело…
Меркулов с сомнением оглядел мускулистые руки, которые под свободной рубахой ходили буграми. Таких даже у цирковых борцов не встретишь, орчья кровь и есть орчья кровь. Однако заинтересовало его одно обстоятельство — про зеленокожих кочевников Мих говорил «они», соответственно, «мы» для него были люди. Прелюбопытный факт, весьма прелюбопытный.
— А занимаешься ты чем?
— Разным, Ваше благородие. Иной раз перенести что попросят, другой — в конюшне убраться, в каретнике порой надо пролетку подержать, пока чинят. Я никакой работы не чураюсь… — Мих замолчал, но все же посчитал нужным добавить. — Вы не подумайте, я и грамоте обучен. Писать, читать, считать. Все папенька втолковал.