– Понимаю, Михалыч. Все понимаю.
– Я знаю, – сказал он, – ты баба умная.
– Ладно. Ты иди сейчас. Я одна хочу побыть.
– Ты б меня научила этому, – сказал он мечтательно, – ну, хвостом это самое…
– Он и про это рассказал?
– Да ничего он не рассказывал. Нам не до тебя сейчас. Дел выше крыши, понимать должна.
– А что у вас за дела?
– Стране нужно очищение. Пока всех офшорных котов не отловим, болтать некогда.
– Как же вы их отловите, если они офшорные?
– У Нагваля Ринпоче нюх. Он их сквозь стену чует. А насчет хвостов он правда ничего не говорил. Я по прибору слышал. Вы про них спорили, как их, это, сплетать.
– По прибору слышал, понятно. Ладно, иди, волчина позорный.
– Буду ждать звонка. Ты контакта с нами не теряй смотри. Не забывай, где живешь.
– Забудешь тут.
– Ну давай тогда. Звони.
Встав, он пошел к лесу.
– Слышь, Михалыч, – окликнула я его, когда он отошел на несколько метров.
– А? – обернулся он.
– Ты майку такую не носи. Энди Уорхол в восемьдесят седьмом году умер. Сразу видно, что ты уже не очень молод.
– Да я слышал, у тебя самой по этой части проблемы, – сказал он невозмутимо. – Только ты мне и такая нравишься. Какое мне дело, сколько тебе лет? Я же не паспорт ебать буду, верно? Тем более что он у тебя фальшивый.
Я улыбнулась. Все-таки ему нельзя было отказать в обаянии – оборотень есть оборотень.
– Верно, Михалыч, не паспорт. Ебать ты будешь мертвого Энди Уорхола.
Он засмеялся.
– Я, собственно, и не против, – продолжала я. – Но то, что ты хочешь найти его во мне, несколько обескураживает. Несмотря на всю симпатию к тебе как к человеку.
Я нанесла ему самое страшное в наших кругах оскорбление, но он просто заржал как жеребец. До него, наверно, даже не дошло. Надо было говорить яснее.
– Так что не носи такую майку, Михалыч, правда. Она тебя позиционирует в качестве виртуального гей-некрофила.
– А по-русски можно?
– Можно. Педрилы-мертвожопника.
Он хмыкнул, высунул язык, непристойно пошевелил его кончиком в воздухе и повторил:
– Звони, буду ждать. Глядишь, и ответ придумаем всем отделом.
Потом он повернулся и пошел к лесу. Я глядела на черный квадрат его спины до тех пор, пока он не растворился в зелени. Malevich sold here[36]… Впрочем, кому они теперь нужны, эти сближенья.
*
Мне осталось сказать совсем немного. Я долго жила в этой стране и понимаю, что значат такие встречи, беседы и советы не терять контакта с органами. Несколько дней я разбирала старые рукописи и жгла их. Собственно, все мое разбирательство сводилось к тому, что я по диагонали проглядывала исписанные страницы перед тем, как бросить в огонь. Особенно много у меня накопилось стихов: