– Патриа о муэрте, компаньеро!
Похлопал по плечу и вошел в дом. Решительно свернул налево – там, в крохотной кухоньке, чье окно выходило прямо на то место, где стояла синяя машина, сидел Лаврик с видом погруженного в нирвану йога. Из правого уха у него свешивался тонкий черный проводок, ведущий к лежавшей на подоконнике черной трубочке размером с карандаш. Увидев Мазура, он неторопливо вынул из уха черный шарик и прибрал свое хозяйство в карман.
– Ага, тем лучше, – сказал Мазур. – Раз ты все слышал, нечего и рассказывать подробно... – у него вдруг возникло нешуточное подозрение. – Лаврик...
– А?
– Если ты мне и во фрак подсунул микрофончик по своей милой привычке...
– Да брось, – сказал Лаврик безмятежно. – Я же не извращенец. Была у меня такая идея, каюсь – но слишком быстро сообразил, что не услышал бы ничего, кроме ахов, стонов и признаний в беззаветной любви... Хороша девочка?
– Поди ты!
– Ну, ты уж тогда, как в том анекдоте – или по бабам не бегай, или помаду сотри и засосы на шее прикрой... Ладно, не бери в голову. Я тебе просто по-хорошему завидую – приятная лялька. Ты бы не мог ее между делом завербовать в интересах Родины?
– Поди ты!
– Нет, ну морду ты вымой немедленно, – сказал Лаврик, ухмыляясь. – А то Мозговитый мне и так все уши прожужжал насчет твоего поведения, пятнающего моральный облик строителя коммунизма, а узрит тебя такого обчмоканного – новую телегу накатает, зараза. Он уже в уме целую библиотеку сочинил и ждет не дождется, когда дорвется на Родине до бумаги...
Крутя головой, Мазур сбросил смокинг, прошел к старенькому водопроводному крану и принялся плескать в лицо теплой, отдающей ржавчиной водой.
– Где ребята? – спросил он, отфыркиваясь.
– На «Черепахе». Я их туда отправил твоим грозным именем, чтобы не сидели без дела. Пусть медяшку драят, что ли... И Мозговитого туда же загнал, а то у меня уже злости не хватает на этого советского патриота... Ну-ка, повернись. Вот теперь все в порядке. И, будь любезен, смокинг сложи поаккуратнее, мне ж его возвращать в ателье... Что ты встал, как пик Коммунизма?
Мазур не шевелился. Вновь прокручивал перед глазами все случившееся ночью. Пытался вспомнить, за какую пустяковинку зацепилась его тренированная память, о чем сигнализировало подсознание. Ага!
Вот эта троица, угрюмо зыркая, вереницей проходит мимо него в ворота. И это неправильно – эта несообразность, заноза в памяти... Ну да! Странные складки на пиджаках – и у первого, и у второго, и у третьего...
– Лаврик!
– Ну?
– У них под пиджаками, у всех трех, было что-то посерьезнее и габаритнее пистолей, – сказал Мазур. – То ли обрезы, то ли, что гораздо вероятнее, короткие автоматы. И ошибиться я никак не мог... Что за чертовня? Если они вслед за Аугусто приперлись на прием с трещотками под мышкой, значит, затевалось что-то серьезное... – он торжествующе выбросил руку. – И я им это сорвал!