Когда один из феллахов поставил последний чемодан у ее кровати, Алексис развернулась и опустила полог палатки. Теперь внутри палатки был полумрак, только слабый вечерний свет пробивался сквозь занавешенные тюлем окна. Она включила свет над кроватью, развязала занавеску у стены и задернула ее на всю длину кровати. Когда она, освещаемая медной лампой, наклонилась над своим чемоданом, из-за занавески внезапно послышался голос ее мужа:
— Что ты говоришь, Алексис?
— Что?
— Что ты сказала, Алексис?
— Я вообще ничего не говорила.
Он появился, раздетый до пояса, у края занавески.
— Ты что-то сказала, но я не расслышал.
— Сенфорд, я не проронила ни звука с тех пор, как мы сидели в этой отвратительной деревне! Если ты хочешь заняться джоггингом, поторопись. Солнце скоро зайдет.
Он быстро исчез за занавеской:
— Я готов поклясться…
До краев наполнив бумажный стакан, Рон осторожно положил бутылку обратно в ящик и снова задвинул его под стол. Он знал, что должен экономно обращаться с вином, так как раздобыть еще будет невозможно.
Он открыл второй по значимости ящик, тот, в котором находился кассетный магнитофон и кассеты с записями Дага Робертсона. Он выбрал свою любимую кассету, вставил ее в магнитофон, нажал кнопку, и душный воздух палатки тотчас наполнился нежными звуками классической гитары.
Когда он хотел подняться, то почувствовал, как что-то скользнуло по его ноге. Он быстро ударил по ноге рукой и посмотрел на пол. Что бы это ни было, оно было проворнее Рона.
— Что? — Алексис нетерпеливо выпрямилась. — Сенфорд, что ты сказал?
По ту сторону занавески было тихо.
— Ты что, издеваешься надо мной? — крикнула она раздраженно.
Так как ответа снова не последовало, Алексис отдернула занавеску. Ее мужа там не было.
Ванночку для проявки — сюда, фиксатор — туда, увеличитель — в угол напротив, красные лампочки — в ряд на потолок… Рон подпевал Дагу Робетсону, то и дело прихлебывая вино.
«Проклятье!» — прошептал он, когда что-то снова скользнуло ему по ногам. Это было уже в третий раз.
Марк ощущал на спине тепло заходящего солнца, наблюдая за Сенфордом Холстидом, как тот, обливаясь потом и пыхтя, демонстрируя, однако, удивительно хорошую форму, совершал пробежку вокруг лагеря.
Рон опустился на четвереньки и стал светить карманным фонариком в каждую щель, за каждый ящик. Что бы это ни было, по прикосновению оно казалось достаточно большим. Таким большим, что его можно было без труда найти.
Но он совершенно ничего не нашел.
До наступления темноты Марк снова обошел лагерь. Из фотолаборатории до него долетали слабые звуки гитары, исполняющей Вивальди. Марк знал, что его друг уже занят работой и выйдет не раньше, чем закончит проявлять снимки. Сквозь закрытые сеткой входы трех жилых палаток можно было различить темные силуэты тех, кто пытался там обустроиться. Жасмина Шукри занималась тем, что превращала свою палатку в мини-больницу. Хасим ель-Шейхли сидел за маленьким письменным столом и сочинял письмо своему начальству. А Алексис Холстид, отбрасывающая на стену палатки расплывчатую тень, казалось, вообще ничего не делала. Марк решил взглянуть на общую палатку.