— И все-таки у меня есть сомнения. Думаю, было бы наивно предполагать, что гробница находится в каньоне.
— Этого я никогда не утверждал, мистер Холстид, но это место не хуже любого другого подходит для поисков. Мы нашли следы стоянки Рамсгейта и, по всей вероятности, даже его самого. В своем дневнике он сообщает, что перенес лагерь, чтобы быть поближе к гробнице. Теперь мы нашли его лагерь, и поэтому я полагаю, что мы не очень далеки и от гробницы.
— Одно мне не дает покоя, — проговорил Рон, облизывая с ложки остатки рисового пудинга.
— Что же?
— Дневник, — ответил он. — Если люди паши действительно все сожгли, даже тела, каким образом дневник в целости и сохранности оказался за пределами Египта?
…Когда Марк вышел из палатки, солнце уже клонилось за горизонт. Он глубоко вздохнул, поднял руки и встал на цыпочки, как будто хотел дотянуться до неба цвета лаванды. Чуть поодаль, на краю лагеря, Абдула и гафиры, стоя на коленях лицом к востоку, клали поклоны. Рядом со своей палаткой, тоже стоя на коленях на тонкой циновке, Хасим ель-Шейхли читал четвертую молитву дня. Из фотолаборатории доносилась тихая и успокаивающая мелодия. Среди руин рабочего поселка виднелся свет костра.
Марк удовлетворенно улыбнулся и направился к рабочей палатке. Все шло хорошо, лучше, чем он ожидал. Он был полон надежд.
Марк снова занял свое место на табурете и начал сортировать оставшиеся предметы, найденные на месте костра. Они главным образом состояли из личных вещей: маленькое зеркало, запонка, каблук от сапога… Все обгоревшее, покрытое сажей, бесформенное. Абдула с крайней добросовестностью позаботился о том, чтобы все, именно все, что нашли его рабочие в каньоне, было упаковано в ящик. Поэтому Марк постоянно натыкался на ничего не значащие камни или головешки, которые после первого же осмотра отправляли в мусорное ведро. Это был кропотливый, изнурительный труд, и Марк, с головой погрузившись в работу, даже не заметил, что на долину уже опустилась ночь.
Из рабочего поселка доносился приглушенный голос рассказчика историй. Подыгрывая себе на ребабе, однострунной скрипке с пронзительным звуком, шаир занимал своих слушателей песней о героических подвигах Абу Саид ель-Хилали и его отважных товарищей. Голос шаира, исполненный тоски, воспевал прелести Алии, жены Абу Саида, и нежные слова растворялись в пурпурной ночи. Ветер доносил трогательную мелодию до притихшего лагеря.
Марк настолько был занят своей работой, что почти не замечал песни. Он даже не слышал одобрительных возгласов феллахов, звучавших время от времени, когда певец рассказывал о подвигах, которые им особенно нравились. Марк взял в руки кисть и начал счищать копоть с большого плоского камня, который Абдула упаковал в ящик вместе с остальными находками. Это был кусок известняка, около тридцати сантиметров длиной, двадцати сантиметров шириной и примерно шести сантиметров толщиной. Сначала Марк подверг его предварительной очистке, как он это делал с остальными предметами, которые, как правило, выбрасывал после первого же осмотра через лупу.