— Зато машины все-таки ездят, — заметил Горбатько. — А в такие места просто так не заедешь, я правильно понимаю?
— Точно, — отозвался Гриша. — Я бы сюда снова ни за что не поперся.
— Да уж, местечко не очень приятное, — согласился профессор. — И аура тут паршивая, я уже чувствую. Почему — не могу объяснить, а просто чувствую.
Переговариваясь, мужчины прошли по центральной улице брошенного села и вышли к месту, которое когда-то, видимо, считалось местным центром. Напоминало оно небольшую площадь в форме неправильного овала, которую и пересекала главная, она же единственная, улица. Взглянув налево, Гриша не удержался и хохотнул. Все тут же повернулись в эту сторону. Водитель смеялся, уставившись на небольшой пустующий постамент, позади которого торчало одноэтажное здание, смахивающее на контору или сельсовет.
— Тут бюст Ленина был, зуб даю! — веселился Гриша. — А уж потом ему и ноги приделали. Бронзовый, надо думать, вот его и скоммуниздили…
— А тебя-то с чего колбасит, что-то я никак не пойму? — раздраженно спросил Шамрай.
— А потому что я в лихие девяностые знаешь сколько такого говна сдал вот этими вот самыми? — Водитель выставил перед собой руки. — Чего уставился? Ты тогда еще пацаном был малолетним, кота «дядей» называл, а у меня, блин, жена молодая, дите на руках, сам я после армии, а работы в Житомире — во! — На сей раз он умудрился скрутить одновременно обеими руками по здоровенной дуле. — Отрихтовали мы с зятем старенький «рафик», повыдрали оттуда все сиденья — и вперед, за орденами! Полтора года по всем районам металл собирали. Скидывали его на частных пунктах приемки, а дальше умные люди гнали медь, алюминий и прочий лом через Питер в Прибалтику. Зятю тогда мало показалось, решил он в этот бизнес серьезно зайти, сам начал возить…
Гриша внезапно умолк, сплюнул и повернулся к постаменту спиной.
— И? — спросил Жора.
— Перехватили на трассе за Харьковом. Груз забрали, а зять в драку полез — вот и пристрелили его. — Гриша махнул рукой. — Я после этого с металлом завязал, в челноки подался.
Его веселье внезапно сменилось депрессией.
Профессор Горбатько, заметив это, вдруг насторожился и стал похож на охотничью собаку, которая взяла лисий след.
— Голова не болит? — деловито осведомился он.
— У меня? — Водитель для верности ткнул себя пальцем в грудь.
— У меня болит, — подал голос Жора. — И на душе какая-то гадость.
— А как болит? — уточнил Горбатько. — Просто или еще и в висках стучит?
— Стучит. — Повесив камеру на шею, Жора принялся массировать виски указательными пальцами.