4. Иначе обстоит дело в том случае, если монада имеет больше сил, и притом более совершенных, предоставляющих возможность выбора действия. Здесь реакция обуславливается сложной природой монады, которую и необходимо разобрать, чтобы уяснить ее деятельность.
5. Поскольку монада сознает себя как отдельный жизненный центр, она сознает себя действующей и притом свободной причиной своих действий (насколько последнее верно, о том будет речь впоследствии). Свобода предполагает выбор; выбор предполагает способность сравнения и оценки. Для сравнения и оценки нужно иметь, во-первых, произвольное внимание, и, во-вторых, память, чтобы, рассматривая одно из возможных действий, помнить другие. Важнее же всего способность воображать возможные действия. Здесь с очевидностью уясняется необходимость символического знания: пространство ценно тем, что в нем можно воображать себя действующим в отношении различных монад и таким образом удобно оценивать свои действия. Каждое действие монады запоминается, так же, как и его последствия, для справок в будущем. Совокупность этих воспоминаний о действиях определяет будущие действия монады. Это как бы склад привычек и опытов прошлого, скрыто пребывающий и проявляющийся в действиях и хотениях монады. Я назову его характером монады.
6. В характере монады собраны выработанные действиями склонности. Подобным же образом достояние знания — вещи — сохраняются памятью. Когда сила создала вещь, эта вещь не разрушается, а остается, как воспоминание. Это ясно из того, что вещи воспоминаемые того же рода, что и воображаемые. Вещи же воображаемые, как было уже указано, того же рода, что и действительные. (…) Восприятие всех вещей обусловлено деятельностью памяти, внимания и воображения. Сравнивая удержанные в памяти образы вещи с наблюдаемой в настоящем, или, точнее, в ближайшем прошедшем вещью, я обнаруживаю совпадение или несовпадение, и в первом случае говорю о неизменности, во втором — об изменении. При сравнении я полагаю воспоминаемую вещь в то же место пространства, где находится и воспринимаемая вещь (…), уже тем самым обнаруживая их однородность. Без памяти вещь промелькнула бы, не будучи узнанной. Существование вещей обусловлено памятью монады.
7. В подлинном настоящем моменте, представляющем грань прошедшего и будущего, есть только одни силы, а вещей нет. Именно отсюда происходит наше различение вещей воспринимаемых от воспоминаемых. Воспринимаемая вещь кажется нам угрожающей, потому что всякая сила есть угроза. Воспоминаний же мы не боимся, так как в них уже нет угроз. Когда же вещь произведена силой и стала достоянием памяти, мы уже не властны ничего изменить в ней.