Мир людей и страну мертвых здесь разделяла пленка реальности не толще волоса. Вдоль дороги тянулись ряды призрачных заколоченных домов, и от Шуры не утаились тени, которые мчались за автомобилем. Тени, тени, тени… они клубились и дрожали, то становясь гуще и зернистей, словно изображения на старой фотографии, то почти рассеиваясь в воздухе. К боли добавился ужас, а когда Шура услышал знакомое щелканье и угрожающий шелест хвостов звуггов, то его пробил отвратительный ледяной пот.
Но вскоре лес для Шуры исчез – его место занял залитый ярким солнцем летний луг, жаркий июльский полдень, разнотравье. Запах цветущих растений мягко дурманил голову. В травах играли двое детей, мальчик лет шести и совсем еще маленькая девочка, их русые макушки то исчезали среди пижмы и ромашек, то возникали снова – дети ловили жуков и играли с пчелами. Шуре хотелось остаться на этом лугу с этими детьми, но кругом снова был лес, и деревья склонялись над дорогой, будто рассматривали машину, что-то скреблось в крышу, словно пыталось вытащить пассажиров, и дышать становилось…
Нити затянулись еще туже, и под их тонкий звон Шура утонул во мраке. Что-то с легким хлопаньем лопалось в его голове, но он уже не слышал этих тихих призрачных звуков.
Но он не умер. Спустя несколько минут автомобиль таки смог прорвать незримую завесу, и Лиза увидела край леса, а за ним – зеленые холмы, маленькое и почти идеально круглое озеро: осколок неба, синее донышко изумрудной чашки, а чуть поодаль, на одном из холмов – маленький домик в окружении низеньких цветущих вишен, и весь этот кусочек весны был залит настолько ярким и беззаботным солнцем, что на мгновение Лиза зажмурилась. Машина выехала из-за деревьев, и что-то сомкнулось за ней плотной непроницаемой завесой, но в природе этой завесы Лиза не могла сейчас разобраться. Данила облегченно вздохнул и устало опустился на руль.
– Все живы? – спросил он едва слышно. Лиза кивнула, а тут и Шура шевельнулся и задышал глубже, чувствуя, как спеленавшие его путы растекаются серым туманом. Некоторое время он просто дышал свежим весенним воздухом с привкусом вишневого цвета, а затем открыл глаза и посмотрел на Лизу. Она была рядом, она пахла страхом, кровью и болью, и Шура невероятно отчетливо понимал, что любит ее – по матрице ли, по инстинктам или еще как – неважно: просто любит, как умеет…
– Данил, там в бардачке пластырь, – промолвила Лиза. – Дай, пожалуйста.
Шура опустил глаза и увидел, что на правой руке Лизы наливаются черно-красные синяки от укусов и кое-где сочится кровь. Данила вынул пластырь, Лиза протянула ему руку, и он принялся обрабатывать раны.