Тяжкий вздох Потёмкиной прерывает нашу с Нелли беседу о поэзии.
— Ну, мы будем учить, в конце концов? Я чувствую, бедный плод с вами так и останется в родовом канале, сроду света божьего не увидит.
— Давайте будем, — решает Промокашка.
— Посмотрим на поведение плода дальше, — с нажимом продолжает Мила. — Под влиянием потуг начинается его продвижение. Он совершает ряд последовательных и строго определенных движений, облегчающих рождение. А теперь внимание: головка приспосабливается к маленьким размерам таза. Вот, смотрите! — Мила наклоняет голову куклы. — Головка прижимается подбородком к грудке, а личико смотрит вправо или влево. — Потёмкина повернула голову куклы лицом в одну сторону, потом в другую. — Это понятно?
— Понятно, — вздрогнув, кивает Нелька.
Я изумленно смотрел на Потёмкину. Во дает! Просто будущий профессор мединститута. Тут и к бабке не ходи.
— Идем дальше. — Потёмкина прямо в раж вошла. — Плод, идя по родовому каналу, делает поворот так, что затылок головки плода поворачивается кпереди, а личико — кзади.
— Рассказывать — это одно. А каково им! — грустно произнесла Промокашка.
— Кому — им? — не поняла Потёмкина, увлеченная педагогическим процессом.
— Да роженице с младенцем.
— Ну что за глупости, Нелли! Ты еще заплачь. У нас же не настоящие роды.
— Да это я так, — смутилась Промокашка. — Пойдем дальше, Мика.
Мила заглянула в учебник.
— Головка плода начинает давить на тазовое дно, на мочевой пузырь. Схватки усиливаются. Теперь во время схватки головка начинает показываться… Нет, ребята, я еще подумаю, нужны ли лично мне эти три периода.
Мила держала куклу уже почти на выходе из малого таза.
— Потёмкина, ты сразу после первого родишь, — попытался я ее успокоить.
— А ты и вообще не родишь! — вскинулась Мила. — Всё, не буду объяснять.
— Мика, я ничего не помню! — схватилась вдруг за сердце Промокашка. — Ни первую, ни вторую степень!
— Период, Нелли, — обреченно поправила ее Потёмкина. — На зачете все вспомнишь. Ладно, пошли дальше.
Но тут распахнулась дверь, и мне второй раз за день «повезло»: в комнату ворвалась Люба Шавякина.
— Шава! Давненько не виделись! — изобразил я бурную радость от этой встречи.
Но Шавякина словно в каком-то беспамятстве глянула на меня и завопила:
— Нелька, моя Гуля родила! — И исчезла за дверью.
Нелька всплеснула изумленной голубизной глаз, но тут же спокойно скомандовала:
— Пошли в двадцать первую комнату! И не шуметь.
Гуля, Гуляйбат Амаева, была соседкой Любы Шавякиной по комнате, но училась она в другой группе, на фельдшерском отделении. Сначала она жила у кого-то на квартире, но потом попросилась в общежитие, и ее поселили. Она была полненькой, с большой черной косой и круглым румяным лицом, почти всегда тронутым какой-то неконкретной, ни к кому не обращенной улыбкой. Шава частенько с юмором рассказывала девчонкам об этой странной, наивной, как дитя, девушке, приехавшей из Средней Азии.