Иваныч размотал еще несколько упаковок, и наконец на свет появилась потемневшая старинная икона, в металлическом окладе, похожем на серебряный. Оклад был украшен цветными камнями.
Камни блеснули на солнце.
— Драгоценные, — шепнул Васька.
Иваныч и Жанна перекрестились. И вдруг Васька тоже начал креститься, непонятно как переставляя руку, но много-много раз.
Мы все стояли на коленях вокруг иконы.
— Иверская, похоже, — заключил Иваныч. — Господи помилуй…
— Господи помилуй, — как эхо, отозвалась Жанна.
«Господи помилуй, — сказал я про себя. — Спасибо, гора!.. Спасибо, Бог!..»
Мы спустились с горы поздней ночью. Нас никто не видел, и мы снова расположились на ночлег в изоляторе. На этот раз мужчины, в том числе мы с Денисом и Васькой, устроились в одной из палат на полу, стащив матрасы с трех кроватей. Верочка обещала разбудить нас до подъема, чтоб мы успели уйти и не дразнили начальника.
Мы улеглись, только неуемный Мигель сбежал поболтать с Верочкой. Вернулся он ночью или нет — я не знаю.
Перед тем как я задремал, меня толкнул в бок Иваныч.
— Саня, ты, наверно, прав, — сказал он.
— Что? — не понял я.
— Это — мой монастырь, Саня. Ты прав.
Что я мог ответить на это? Я сказал:
— Угу, — и заснул.
Рано утром вся наша команда уже «загорала» на пляже. Собрались кружком и решали, с чего начать, куда и к кому идти в первую очередь: в детдом, в отдел опеки или к самому главному в городе священнику.
В конце концов договорились не делиться и идти всем вместе. А начать с того места, до которого ближе. Дальше — как Бог даст.
Детей — то есть меня, Ваську и Дениса — решили никуда не брать.
Ох и накупались же мы в тот день!
Несмотря на жару, Васькины губы приобрели синеватый оттенок и не переставали дрожать, даже когда он вываливался из моря на горячий песок.
Васька и Денис не часто купались в море в это лето — прятались на горе.
Да и я то лежал в изоляторе, то карабкался в гору. Поэтому тоже из воды не вылезал, но, даже загорая и купаясь, все время поглядывал на гору.
Гора возвышалась над морем все такая же огромная, непостижимая, живущая своей, совершенно мне непонятной жизнью.
Я поглядывал на нее, как бы спрашивая:
«Это ты? Стоишь?»
«Я, — отвечала гора. — Стою».
Я снова нырял, брызгался, смеялся, вопил. Потом мы с Васькой пытались «потопить» Дениса, потом ныряли, прыгая с плеч друг друга в воду.
Я выныривал и спрашивал:
«Стоишь?»
«Стою», — отвечала гора.
Так мы плескались и сушились до тех пор, пока солнце не начало поворачивать к закату. К тому моменту, когда на пляж вернулись взрослые, мы уже так хотели есть, что готовы были проглотить что угодно.