— Очень жаль, — сказала моя мама. — Я хотела с ним познакомиться. Ты так давно не знакомила меня с парнем.
Через неделю зазвонил телефон, высветился неизвестный местный номер, и я молилась, чтобы это Мэттью звонил из какого-то таинственного места — сказать, что он скучает по мне и думает обо мне, тогда мне не пришлось бы звонить ему и говорить это самой. Но, к сожалению, звонили из его галереи, сообщить, что я могу забрать его картину, которую я купила на открытии. Забрав ее, я не повесила ее на стену, я же не дурочка. Нельзя забыть о ком-то, глядя на его произведение искусства каждый день. Я хранила ее, нераспакованную, в шкафу за зимней обувью. Однажды, когда я умру, кто-нибудь найдет эту спрятанную картину и удивится: как же был подавлен человек, написавший подобное.
Прошел месяц, и я осознала, что думаю о нем не очень часто, всего раз или два в день, прошли еще две недели, и я поняла: «О, я вспоминала его всего несколько раз», прошли еще две недели, и я ни разу не вспомнила о нем, а еще через неделю до меня дошло, что я думаю о нем постоянно, и, прежде чем я успела отговорить себя от этой идеи, я позвонила ему и пригласила встретиться по-дружески, выпить за мой счет, и он согласился.
Теперь мы периодически встречаемся. То, что мы трахались, висит в воздухе между нами, но мы не вернемся к этому. Лучше отказаться от желания, чем разрушить из-за него то, что есть. Я говорю ему, что он мой друг, и что я люблю его, и что он настоящий художник, и я обожаю его за то, что он делает, и ему не нужно хитрить, просто позволить мне оплатить счет, чтобы он мог поесть. Он спрашивает:
— Правда?
И я отвечаю ему:
— Да. Это пустяк. Я даже не вспомню об этом завтра. Ты ешь как птичка. Тебе следует есть больше. Давай я тебя покормлю. Кусай. Еще раз. Хороший мальчик.
Квартира в Чикаго, апрель 2002 года. Я была на побегушках у Фелисии, одного из самых известных преподавателей в нашей программе. Жила я в ее квартире в Логан-сквер-билдинг, которую она сама отремонтировала. Она взяла в библиотеке книгу о том, как улучшить свое жилье, прочла ее, а потом сделала все сама — прошпаклевала стены, поменяла электропроводку, положила плитку, просто потому, что это было необходимо. Она одевалась в черное: джинсы, футболки, иногда носила кружевные прозрачные вещи. У нее было прекрасное тело: мускулистое, сильное, загорелые руки и упругая попа, блестящие длинные светло-русые волосы, которые она иногда заплетала в косички. Она носила невероятные ювелирные украшения: настоящие бриллианты, золото, платину, большую часть которых унаследовала у состоятельной тети, не имевшей своих детей. Впрочем, Фелисия некоторое время работала ученицей ювелира, так что кое-какие из этих украшений сделала сама. На следующий год у нее были запланированы три персональные выставки, одна из них в Берлине, существовала договоренность об инсталляции в Бразилии, где ей предоставляли городскую площадь и свободу делать все, что ей захочется. Ничего из того, что она имела, не дал ей мужчина. Все, к чему она прикасалась, превращалось в нечто большее. Она создала себя с нуля. Мне было двадцать шесть, и я отрезала бы себе левую грудь ради того, чтобы быть ею.