— В таком случае сожалею об утрате твоей матери.
— Знаете, кто должен сожалеть больше всего? — спросила я. — Бетси.
Мы залились хохотом, а потом скорчили странные и забавные гримасы, притворно скривившись от отвращения. Нас обоих шокировало наше неприемлемое поведение, но это нас и сблизило. Шесть лет — долгий срок для знакомства, хотя сейчас мне о нем известно не намного больше, чем в тот момент, когда он только начал здесь работать, — сначала как коллега, а теперь как мой начальник. Портрет жены в рамочке, лодка, дом, теннисный турнир летом, катание на лыжах зимой, бокал скотча на праздничной вечеринке. Мы с ним одного возраста, однако он уже имеет гораздо больше, чем я смогу себе когда-либо позволить. Хотя мне, по крайней мере, не приходится иметь дело с такими подчиненными, как я.
— Давай, иди, — сказал он.
Поминальная служба проходила в церкви Святого Марка. Последний раз я бывала там еще во время учебы в старших классах, когда посещала новогодние поэтические марафоны — сначала с семьей, пока был жив отец, а потом с парнем, с которым познакомилась возле Эмпайр-стейт-билдинг на учебной практике. Он приехал издалека, учился в какой-то спецшколе в Бруклине. Мы держались за руки, сидя в ложе, пока на сцене надрывалась Патти Смит; длинная грива ее волос была примята гитарным ремнем. Затем мы пили горячий шоколад и слонялись по Томпкинс-сквер-парк, сидели, сжавшись от холода, на лавочке в центре парка и пару раз поцеловались. А потом мы потеряли друг друга — и в этом не было ничьей вины; просто мы жили слишком далеко. Его звали Карлос. Интересно, где он теперь? Надо бы поискать его на «Фейсбуке». Впрочем, какая разница, наверняка он женат.
В церкви стоит жара. В центральной и в дальней, алтарной части храма работают огромные промышленные вентиляторы, установленные на стоящих рядами скамейках. Повсюду ветхие витражи с ликами Христа. Наконец я увидела маму в окружении толпы мужчин. После смерти отца это стало обычным явлением. Раньше она часто устраивала вечеринки с алкоголем и наркотиками. Они роились вокруг нее как пчелы: наверное, мне никогда до конца не понять почему. Вдова, разменявшая пятый десяток, с двумя детьми, без гроша за душой — завидная партия, ничего не скажешь. Но тем не менее все было именно так, и сейчас история повторялась, хотя действующие лица значительно прибавили в возрасте.
Эти же мужчины увивались и за мной, и уж здесь все было ясно. Печальная девочка-подросток с едва оформившейся грудью — легкая добыча для них. В моей памяти они остались какими-то расплывчатыми. Сейчас я не смогла бы сказать, что именно делал каждый из них. В общем-то, ничего особенного не происходило: я, девочка-подросток, возвращалась субботним вечером в квартиру, наполненную сигаретным дымом, джазовой музыкой и людьми. Где-то в глубине находилась моя мать; смеясь, она рассеянно махала мне рукой. Помню, как меня рывком усадили на колени и начали щекотать, помню ощущение затвердевшего мужского члена, упирающегося в меня сзади, — не в кожу, но в одежду, — помню, как мне приходилось выкручиваться. Мне все это не нравилось, я не хотела этого. «Посмотрела бы я, как они сейчас позволили бы себе такое», — подумала я и почувствовала поднимающуюся изнутри волну агрессии и готовность незамедлительно отразить физическое насилие. Дряхлые стариканы. Я бы их закопала.