Зев двери широко распахнулся. Затем, опустившись на колени по безмолвному приказу одного из стражников, они втянулись в комнату. Служительница простерлась на полу. Ее обуяли такое смятение и страх, что она забыла даже позвать за собою пленников. Сайрис, медленно разведя руки, стиснула ладони своих сыновей. Первой через порог обиталища переступила она.
Со смутным изумлением Найл понял, что эта зала ему чем-то знакома. Равно как и неразличимый в темноте зрачок, глядящий из недр увешанного седой паутиной омута-коридора. Вспомнил. Все это он однажды видел, когда смотрелся в колодец, затерянный среди безлюдного простора рыжей каменистой земли.
Мозг невидимого наблюдателя излучал приказ; служительница поспешно отползла куда-то в угол и забилась туда, замерев в коленопреклоненной позе. Из непроницаемой глубокой тени на троих пленников взирали глаза, пытаясь всверлиться в мозг. Тенета свешивались недвижными ленивыми змеями. Ничто не было различимо в их дебрях, ни намека на движение. Застыл и Найл. Он понимал: одно неосмотрительное движение – умом, телом ли, – и все они окажутся в опасности.
Странное ощущение: вглядываться в хитросплетение паутины и сознавать присутствие живого существа, пристально наблюдающего из темноты. У себя в пустыне он всегда чутко реагировал на уставленный в затылок пристальный взгляд. Когда-то твердыней воли он считал для себя Каззака. А выходит, Каззак – ребенок в сравнении с этой вызывающей онемение мощью, пронизывающей сейчас извилины мозга словно током.
Найл не пытался симулировать невнятные мозговые колебания шатровика; нутром чувствовал, что здесь это бесполезно. Он имел дело с разумом, во многом несравненно превосходящим его собственный, – какие здесь могут быть прятки. Единственное, что еще годилось, это просто отстраниться от мыслей, оставаясь при этом открытым и пассивным.
Тупой удар, шарахнувший в грудь, опрокинул Найла на спину. Он грянулся о доски пола так, что дыхание перехватило. Сайрис ошеломленно обернулась и кинулась к сыну. Еще один невидимый удар перехватил мать поперек груди, пустил ее волчком, отчего она упала на одно колено. Вайг, ничего не понимая, лишь наблюдал, распахнув глаза. Конечно, откуда ему понять, что за пляску затеяли родные?
Тут где-то в груди у Найла раздался четкий льдистый голос: «Встань». Приказание прозвучало отчетливо, словно кто-то произнес его в самое ухо. Первым безотчетным порывом было подчиниться, но тут же возник и другой, противоположный, – не реагировать, будто другая властная команда пересилила страх.